Гуляешь этаким
хлыщом
предзимней ранью,
и пахнет в воздухе
борщом,
и прочей дрянью.
Панельный хлам
наперечёт
и шлакоблочный,
а сточная вода течёт
по водосточным.
Навстречу,
кутаясь в плащи,
ступая в лужи,
идут такие же хлыщи,
но только хуже –
ни благородного лица,
ни граций ловких,
а только рожи:
подлеца,
да прошмандовки...
В глухом дворе,
где гаражи,
и те же лужи,
на свалке
бледный бог лежит
давно ненужный.
И, бледного,
скрывает сад
от посторонних;
его замёрзшие глаза
клюют вороны.
А он лежит
и тихо спит –
не шевелится,
и голубая кровь стоит
в больших глазницах.