Уходил, словно сходни рушил,
Те, что строил ещё вчера.
Уносил свою жизнь, как душу,
Своего-моего костра.
Что-то билось в сугубо-личном,
Не открытом, не на виду,
В белорусском моём, столичном,
Раскрывающем пасть, аду.
Пополам разрывалось с треском,
Невозвратом долбило мозг,
Становилось настолько тесным,
Что аквариум в море слёз.
То рекою его плескалось,
Летней солнечной возле ног,
То, срываясь, убить пыталось,
Коридор! Потолок! Порог!
Выстрел – шарик летящий в лузу,
Как в убежище от себя.
Тяжким выходом… Большегруза,
Все причалы свои дробя,
Уходил по догадкам ближних,
Среди версий чужих умов,
От проекций сугубо книжных,
От наломанных прежде дров,
От попыток копать картошку,
Разводить на участке кур,
Представляя собою сошку,
В расстановке Больших фигур.
Уходил не в конфликте с Богом,
(Отпевание – под запрет!)
По каким-то своим итогам,
Многознаний и сто-о-ольких лет.
Расставаясь, без расставаний,
Без записок: мол, так и так.
Без ладони, прижатой к ране,
Без указки, кто друг, кто враг,
Без намёка на мрак утраты
На последнем своём «Люблю!»
Дай же, Небушко, свой форватер
Капитану и кораблю.