В незнакомой алее безлюдного парка,
На скамье, где фонарь в струях ливня мигал,
Тосковал старичок, прикрываясь рубахой,
На коленях бумажный пакетик держал.
Вид измученный жизнью: разорвана шляпа,
Растрепались штаны, сшита майка с частей;
На промокших ногах от исхоженных тапок
Были видны следы кровяных волдырей.
Тяжесть лет на лице разрыхлила морщины,
Из-под шляпы свисали клочки седины;
В водянистых глазах отражались руины
Безвозвратных потерь и тоски глубины.
В тишине сам сидел он, в тьму парка взирая,
Пальцем в ритм стуки капель дождя отбивал;
И в надежде последней, свой взор устремляя
К небу, голосом тихим молитву сказал:
«Боже, час мой пришёл, — я минуты считаю;
Из-за бедности сердца, жизнь сбилась с пути;
Ты мне жизнь подарил, но одно я желаю:
Не уйти из неё, чтоб ту жизнь не спасти».
Звуки капель дождя постепенно стихали,
В гробовой тишине тело страхом трясло;
Где-то в мгле издали вдруг шаги услыхал он,
И смятенное сердце в груди замерло.
— Эй, старик! Что сидишь здесь, укрывшись рубахой?
Что, не слышишь, папаша? Чего ты молчишь?!
По спине старика холодок пробежался,..
А в душе взорвалась многолетняя тишь.
— Эй, папаша! Скажи, что в пакете ты прячешь? —
Громко крикнул, пытаясь вцепиться, мужик;
— В нём потеряна жизнь, — тут старик вдруг заплакал;
— Кошелёчек? Давай-ка, упрямый старик!
Дерзко выдернув силой бумажный пакетик,
Проходимец из вида во тьму убежал;
Лишь в мгновеньи, едва, его взгляд он заметил,
И, склонившись в тиши, Богу дух свой отдал.
Пробежавши полмили, мужик спохватился,
И пакетик открыл, — обомлел добела:
В нём в потрёпанной Библии, — первой страницей, —
Фотография с текстом каким-то была;
А на ней, — в навсегда-позабытой квартире, —
У отца на руках он увидел себя,..
И слова, — поперёк в побледневшем курсиве:
«Не хочу умирать, не увидев тебя»…