Высоки котурны, подмостки дощаты,
горбаты злодеи, мантильи крылаты.
Высок балаган, и призывна афиша,
и как Коломбина рыдает – не слышно.
Кому интересно, о чём та страдает,
пока жизнь в театр безоглядно играет,
пока, соблазняем лукавою мыслью,
театр в отместку играется с жизнью.
И только актёров нарядная стая
в фольге и лохмотьях живёт, не играя,
хоть прячется муки гримаса под гримом,
покуда вдоль рампы бредут пилигримы.
Бредут неустанно, забвенья не зная,
по краю судьбы, мимо злачного рая.
Предчувствуя, – занавес в небо взовьется…
Того только ради в них сердце и бьется.
И, юбки взвивая, сверкают колена,
и клюквенный сок льёт из раны на сцену,
и яростно радостен смех Арлекина,
и яркою птицей парит Коломбина.
И лики на лицах нам вдруг отрывают
свой смысл сокровенный, а что представляют, –
трагедию, фарс ли, – неважно, поверьте…
Под маскою смерти скрыт ужас бессмертья.