Одежды воздуха тронуты тлением,
В средоточии цвели измор жалит
шаткие остовы, роятся злые духи,
творя саван для моего скелета,
и дочиста рвутся сухожилия Леты,
надрезана космоса пасть, образы
дабы глодать, по рваным краям
пресыщения, кровь пьет благодать,
вращаются пресные солнца порчи,
черную слюну лун процедили
мускулы-поршни, пищевые трубки
вбирали останки, обломки живые
минувшей вселенной, устами гнили
смерторождение благословили,
где я стану первым висельником,
узнав нечто большее, чем смерть
а после - все повторится
вольется воля в пустые глазницы,
дабы в них же сотлеть, оборотно
себе открываясь убийцей, падальщик
по капле плоти выклевав корысть
втекает в колотые раны
ничья, свежеотравленная жизнь:
горькая святость её, ослизненный страх,
свечи молитв, затепленные в потрохах -
я пробуждался в каждом мертвеце,
в утробе Тиамат, где в снах бескровных
вздымались надо мной безжизненности волны,
как я того желал, и слаще близости забвенья
лишь сквозь запястья протекающий металл,
где нераздельной скорбью вкус непенты я искал,
вкус серебра от пули, мне дорогого разоренья,
у гроба рассоздания без желаний и каянья,
кляну пороки безымянного творца,
в сиротстве, что полнит жизнеотрицание,
и подо мной, летейские, вскпипают небеса
прошу, будь мной, невыразимое проклятие,
изойди из материи, чтоб распадом питать её,
оставь моей ненависти сил вновь алкать её...