Когда-то давно, когда я был совсем маленьким, мы жили в большом селе. Мама работала дояркой на ферме, а отец работал трактористом. Мне было семь лет, и я должен был осенью пойти в школу, моему младшему брату Ваське было пять лет, а сестренке Наташке только три исполнилось, когда мы переехали жить в новый дом, который построил нам колхоз. Как и полагается, первой в дом пустили кошку Муренку, которую я помню еще маленьким котенком. Она пугливо зашла в переднюю комнату, в которой еще не выветрился запах бревен. Тогда мне казалось, что дом такой большой и теперь места хватит всем.
Отец занес в зал узлы с нашими нехитрыми пожитками, мама подошла к свежевыбеленной печке, осмотрела ее и сказала:
- Надо проверить тягу в печи, чтобы дыму не было в доме, - и пошла на двор за дровами.
Мы же с ребятишками начали прыгать по узлам с вещами, за что я, как старший получил от бати подзатыльник. Кроме дома, был построен сарай, в него мы перевели наше небольшое хозяйство: десять кур, корову Рыжуху, поросенка, да маленького теленка, который только недавно родился. Вечером отец на тракторе перевез из старого дома большой стол, две широкие лавки, старые скрипучие железные кровати, перины, подушки, одеяла, старый бабушкин сундук, чугунки, сковородки и посуду. Мы с братом помогали заносить в дом все, что нам разрешала мамка, а Наташка сидела на узлах, пока на них не уснула, свернувшись калачиком. Мать, заметив, что сестренка уснула, взмахнула руками и, улыбаясь сказала:
- Вань, погляди-ка! Помощница наша уснула!
- Поди-ка, расстели перину в задней комнате, да переложи ее туда! – сказал серьезно отец.
Мы за весь день тоже набегались, что замертво свалились на второй перине, которую расстелила мать для нас на полу.
Утром уже была растоплена печь, пахло жареной картошкой и пирогами. Мамка позвала завтракать. Жареная картошка, да с молочком! Запах этой картошки я помню до сих пор. Отец поменялся со своим сменщиком дядей Кузьмой сменами, чтобы помочь матери по дому. Весь день они создавали в доме уют, хотя, о каком уюте можно было вести речь? Но для нас все равно это все было сказкой, так как до этого мы жили все в старой мазанке с семьей дяди Егора, который был братом отца. У них было двое ребятишек: Аленка четырех лет, да Варенька годовалая. С нами жила еще бабушка Ксения, мать отца. Дяде Егору колхоз тоже обещал построить дом, и они ждали с нетерпением переезда.
К вечеру отец стал собираться на работу. Мать собрала ему поесть. Это сейчас пойдешь в магазин и можно купить все, что хочешь. А тогда три яйца, два пирога с картошкой, да бутылка молока – вот что брал отец в поле. Следующим утром я проснулся, а матери дома нет. Я сначала испугался, но потом понял, что она ушла в огород полоть картошку. Брат и сестра еще спали. Я налил из корчажки молока, отломил кусок хлеба. В дом зашел отец и спросил:
- А мать-то где?
- На огороде, картошку полет, - ответил я.
Отец весь пропах маслом, его телогрейка блестела на солнце. Он снял кепку и задумался, потом сказал:
- Сынок! Вот ведь какая незадача. Вешалки-то для одежды нет у нас. Вот даже кепку повесить некуда, да телогрейку. А ну-ка, пошли со мной.
Мы вышли в сенцы, там стоял отцовский ящик, в котором лежали инструменты и гвозди. Отец взял ящик и зашел в переднюю.
-Сынок, пособи-ка мне! Подай гвоздик мне для кепки.
Я нашел в ящике большой ржавый гвоздь и отдал отцу. Он поморщился, потер его о свои штаны, и сказал:
- Пойдет! Теперь это мой личный гвоздь!
Потом он повесил на гвоздь свою телогрейку и кепку, поел и лег спать, чтобы опять вечером идти в ночную смену. Мы с малыми ушли гулять на улицу и весь день мотались как угорелые. Ходили купаться на речку, играли в игры, которые сейчас уже никто не знает и не играет. Так шли дни.
Однажды мать зашла в дом вся в слезах. С ней зашел отец, дядя Егор с женой и бабушка Ксения. Они говорили, что пришла беда. Только потом я понял, что началась война. Утром отец собрал вещи, еды немного, собрал нас всех вокруг себя и сказал, обратившись к матери:
- Я ухожу бить проклятых немцев. Ты, Татьяна, береги детей, да жди вестей с фронта! Как разобьем гада, так вернусь!
Мама плакала, Васька с Наташкой тоже заплакали. И тут, почему-то мне тоже стало так жалко отца, и маму с малыми, что я тоже заплакал, прижавшись к отцовской спине.
- А ты, Андрейка, - сказал мне отец, - помогай матери, смотри за младшими, да хорошо учись в школе.
Встал, снял с ржавого гвоздя свою кепку и вышел из дома. Мы хотели выйти и проводить его хотя бы до калитки, но отец запретил, сказал, что нечего на улице сырость разводить.
В конце июля от отца пришло письмо. Он писал, что они с дядей Егором вместе воюют, бьют фашистов. Почтальон редко приносил фронтовые треугольники, но мы все равно были рады. Мама читала письма, плакала. Потом, когда писем долго не было, она брала из шкатулки те, что приходили раньше, и читала, читала, и плакала.
Как-то осенью 1941 года, когда было уже очень холодно, к нам в дом пришла соседка. Она сняла свое пальто и повесила на отцовский гвоздь. Меня почему-то это сильно взбесило. Я схватил табурет, подтащил его к стене, вскарабкался, сбросил соседкино пальто на пол и закричал:
— Это папкин гвоздь! Не сметь никому вешать на него! Вот вернется папка, а гвоздь занят! Куда он повесит свою шинель?
Соседка спросила у матери:
- Что твой, пишет?
- Воюет, - ответила мать.
- А мой не пишет, - сказала соседка и заплакала.
С тех пор я никому не разрешал вешать вещи на отцовский гвоздь. Я верил, что если на него никто ничего не повесит, то папка придет с войны живой и невредимый, зайдет и набросит на него свою шинель.
Закончилась война. Но отец не пришел. Он погиб в Берлине в самом конце войны. И дядя Егор тоже не пришел, как и многие мужики из нашего села. И когда я окончил школу и уезжал учиться в город, то с болью в сердце на прощанье посмотрел на отцовский гвоздь. Так я простился с детством.
Прошли годы. Брат и сестра выросли, разлетелись по городам. В доме сменилась мебель на современную, давно прибита нормальная вешалка для одежды, а старый ржавый гвоздь так одиноко торчал из стены и ждал своего хозяина.
Когда не стало мамы, дом продали, но на прощание я выдернул гвоздь из стены на память об отце.