От кобылы кнутом отгоняет
Дядя Ваня, меняясь в лице…
Ходят слухи – но кто его знает? –
Что квантунский он был офицер…
Говорили: когда окружали,
Сам себе он отрезал язык!
Спрятал в землю погоны, медали.
От военного дела отвык.
А потом ему выдали справку–
Доживал от родных далеко,
На конюшне в рабочем распадке -
В нашу школу возил молоко.
Он не сделал себе харакири
В свой святой и ответственный час...
Испытания закалили,
Он извозчиком служит у нас.
Низкорослый, с кривыми ногами,
Ну, не спутаешь – кавалерист.
Нем как рыба, чужой - перед нами,
Для чужих - он всегда белый лист.
Дядя Ваня, а как по-японски
Раньше звали? – не мог отвечать.
Стал немым предводителем конским
И в ответ, когда дразнят, мычать.
Ну, а где-то внутри затаилась
В нём тоска по родным берегам…
Где жена у небесной могилы
Всё молилась японским богам.
И тянула навстречу руки,
Проклиная недобрый час;
В бесконечно-глухой разлуке
Стали уже щелочки глаз.
Их волной разделило цунами
Навсегда. Может, встретятся там...
Где-то в прошлом, совместными снами:
Плыли в лодке одной по волнам...
Среди яблонь японские ели...
Не осталось чужих и своих...
Снова вижу телегу в метели,
Мирно правит японец-старик.
И по-детски с улыбкой чистой
На добро отвечает добром:
На телеге даёт прокатиться,
Доверяет и вожжи с кнутом.
1975, 2012. Сахалин. 6.09.2022. СПб.