Святитель алексий. связуя поколенья

               
(поэма)
 
                …свет и Свет
                слово и Слово…
                Из русской средневековой рукописи

ВСТУПЛЕНИЕ. ОТ АВТОРА

Сухой колючкой к Богу прицеплюсь
За край одежды…
Не отнимай надежды, моя Русь,
Живи как прежде.

Лучи былинок на полях,           
Костры и дали…
Не догорай, но снегом ляг,
Мы так устали!

Покрой чистейшей белизной,
Сомкни мне вежды,
Но дай вцепиться хоть строкой
За край Его одежды.   

КАРТИНА 1. ТВЕРСКАЯ РУСЬ. ПЕРВЫЙ СНЕГ НА ПОКРОВ. 1349 ГОД

 (Два путника, чернецы Алексий и Стефан, стоят среди леса под снегопадом и не знают, куда им идти. Снег резко перестаёт падать, тучи расходятся и появляется солнце)

Алексий:
Белым-бело,
Снег светится в лучах.

Стефан:
Темным-темно,
Тьма крутится в очах…
Свет ослепляет.

Алексий:
Так сощурь глаза.
Сияет всё: и снег, и небеса.
Как нам везёт!

Стефан:
Все замело пути.
Куда идти?

Алексий:
Всей чистотою
Этот мир отверст…

Стефан:
Я за сосною
Вижу новый крест.
Осьмиконечный, православный, наш,
Стоит как вкопанный.

Алексий:
Скорей, как грозный страж.

(Алексий осеняет себя крестным знамением, оба они в голос творят молитву Честному Кресту «Да воскреснет Бог…»)

Стефан:
Смотри, какие странные следы.

Алексий:
Тут недалече до беды.
Копытца и ступня.

Стефан:
Знак бесочеловека?!

Алексий:
Ох, не пугай меня,
Быть может, шёл калека?

 (задумывается)
Похоже, что поклонный это крест.
Поставлен чернецом-монахом.

Стефан:
Для нас он обернулся знаком,
Поможет выбраться из этих мест.

Алексий:
Дымком родным пахнуло.

Стефан:
Чую.

Алексий:
Найдём жильё, переночуем.

(Выходят на елань, видят часовенку, а рядом землянку. Из трубы вьётся дымок)

Стефан:
Кто обитает здесь? Ау!

(Появляется молодой отшельник в меховой накидке. Видно, что одна нога его – деревянная)

Наум:
Аз есмь Наум.
Скажите, кто вы? И откуда?
Не из простого, вижу, люда.

Алексий:
Добраться до тебя не просто.
Аз Алексий, наместник Феогноста.

Стефан:
Стефан я, из московских чернецов.

Наум:
Приветствую святых отцов.
Позвольте предложить пустых вам штец.

Алексий:
Пожалуй. Хоть согреться наконец.

Стефан:
Щи хороши! Жаль, мяса нет иль  птицы.

Алексий:
Всё пусто в животе.

Стефан:
Не съесть, так хоть напиться.

 (вместе направляются к часовенке)

КАРТИНА 2. КЕЛЬЯ ОТШЕЛЬНИКА НАУМА

(Двор, присыпанный уже подтаявшим снегом, заполнен строительным мусором. Рядом убогая и не вполне достроенная часовенка. Землянка. Все трое останавливаются и оглядываются)

Алексий:
Вот она, Русь деревянная,
Светом зимы осиянная!

(Подходит к брёвнам)

Наум:
Мне одному не приладить стропила,
Так пособите – и крыша готова.
Это зима меня поторопила,
Крест уже есть, только кровля без крова.

(За разговором принимаются за работу, ставят в пазы стропила, укладывают  доски)

Наум:
Боль вечная со мной,
Культяпку в кровь сточил,
В снег окуну – и снова полон сил!

Стефан:
Так вот в чём дело,
Ты, брат, одноног!
Хромает тело.
Трудно, видит Бог!

Алексий:
Пристен бревенчатый хорош,
И без помоста не войдёшь!

Стефан:
Не хуже княжеских хором.

Наум:
Ох, если бы я не был хром,
Такое б чудо сотворил
Из брёвен, досок и стропил!

КАРТИНА 3. НЕДОСТРОЕННАЯ ЧАСОВНЯ

(В часовне доски потолка расписаны фигурами архангелов и пророков. В центре образ Саваофа, в красном углу – Иисус, Божья Мать, святые Георгий, Власий и Флор)

Наум:
Здесь мой освобождённый дух
Тщедушную питает плоть,
И он к соблазнам мира глух,
И над людьми един Господь.

Стефан:
Монахи мы, но не затворники,
Не отрекаемся от мира.

Наум (укоризненно):
Своим делишкам вы потворники,
А вот моя одежда в дырах.            

Алексий:
Но ведь и ты не из молчальников,
Вон как поёшь по русской страсти!

Наум:
Зато живу я без начальников,
И, кроме Божьей, нету власти.

Стефан:
Зачем, Наум, такие крайности?

Наум:
Затем, что вам нельзя без корысти.

Алексий (заинтересованно):
Ты странный инок…
Где учился?
Откуда грамоте навык?

Наум:
В монастыре у божьих птиц я
Усвоил певческий язык.

Алексий:
Где пострижён?

Наум:
Я бережён,
А постриг принял на Онеге.

Алексий:
А мы в Москве.

Наум:
В тепле и неге.

Алексий:
Один?

Наум:
Как два перста, всё с Богом.

Алексий:
Ты юн, как борешься с прилогом?

Наум:
Вот ногу смастерил себе
Из липы, что в священной роще
Впитала наших предков мощи.
А сыромятина из тура,
Что в яму завалился сдуру,
Да там и сгинул…
Можно ль проще?

Алексий:
Ты хром, Наум,
Но только телом,
Душа свободно так и смело
Шагает юными стопами
По голубой траве небес.
Оставь свой дом,
Отправься с нами
За этот холм,
За этот лес.
И под Москвой живут святые,
Как ты, такие ж молодые.

Наум:
А как же зайцы и лисицы?

Алексий:
Хоть отогреешься в столице.
Поверь, не всех зову с собою.

Наум:
Приду, вот только всё дострою.

Алексий:
Я дам в подмогу чернецов,
Всё – древоделы, богомазы.
Когда придёшь?

Наум:
Как всё, так сразу.

(показывает на родник):

 А вот в ключе вода,
Голодным не бываю никогда.

(странники прощаются и  уходят)

Наум:
Замёрзну. Холод будет дикий.
Святые не согреют лики.

КАРТИНА 4. МОСКОВСКИЙ ДУБОВЫЙ КРЕМЛЬ. БОГОЯВЛЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Наум:
Всё юно ныне на Руси,
Всё снежно, стало быть, и чище.
К тебе пришёл я, Алексий,
Бесед с тобою сердце ищет.

Алексий:
Так вглядываться в мир и плоть
Тебе, Науму, даровал Господь!

Наум:
Рождённый на исходе века
Тринадцатого от Христа,
Старик, ты крепок как верста,
Русак, учившийся у грека.
Скажи мне, прав я иль не прав:
Оставить мир, молиться в келье
В безмолвии подсохших трав,
На двух досках, как на постели.
Лишь с Богом речь свою вести
И жизнь держать, как прах в горсти?

Алексий:
От Рима проникает просвещенье,
Которое Палама костерит,
Ты ж сам, Наум,
Достигнул просветленья,
И Бог с тобою просто говорит
Без византийской,
Без ромейской спеси.

Хоть одноног,
Добрёл до поднебесий,
И торбу с русскими гостинцами принёс.

Да, Бог тебя
Над многими вознёс.

( Входят в ризницу)

Попьём чайку с ромашковою смесью.
А греки на земле
Вкушают чай из роз.

(Разливает травяной чай. Садятся)

Наум:
Паламы не читал,
Далёк от осужденья,
Да и читать-то мало что могу.
На бересте отцов святых творенья
Сам начертал, и в сердце берегу.
Порой молитвой краткою, в два слова,
Но крепкою, как меч и как подкова,
Я бесов отгонял, бежали вражьи силы:
«Господи помилуй,
Господи помилуй,
Господи помилуй».

А что до мудрости, скажу я по-простому:
Всяк думает по совести своей,
И всяк потворствует лишь ближнему, родному.
А ты уж, Алексий, сам разумей.
Да, чья рубашка будет ближе к телу,
Та и важней. Я тоже совестлив.
Ты посвятил себя молитвенному делу –
Вот и молись.

Алексий:
Молитвою я жив.

Наум:
Господь учил: не осуждайте ближних
И зрите бревенцо в своём глазу,
А вы, правители, всё учите нас, вы же
Считаете, что чушь я вам несу.

Алексий (прихлёбывая):
Да-а, ты не прост,
Тебя, наверное, казнил бы Феогност.
Но мне, черниговскому русичу, дано
В твоём глазу щепу, в своём узреть бревно.

Наум:
Хочу один безмолвствовать в пустыне.

Алексий:
Негоже одному. Соединиться ныне
Пришла пора.

Наум:
Печь стынет.

Алексий:
Подбрось-ка дров,
Попьём ещё чайку.

Наум (иронично):
И покукуем глухарями на току.

Алексий:
Ты к поученьям глух.
Власть – вроде враг, и вроде друг.
Нельзя запрятаться в леса,
Найдётся, кто укажет тропку.   
И те, кто слабый или робкий,
Не подадут нам голоса.
Тогда повыжгут нас дотла,
И то, что сберегли мы в схронах,
Иль даже в княжеских хоромах,
Глядишь, Орда уж увела.

Наум:
К избе –  избу,
И церковку на холм.
Огородим
Селенья наши тыном,
Прильнём к иконам
Чистым и старинным…

Алексий (прерывая его):
Пал даже каменный Иерихон!
Не за неверие ли послана беда?
Не прятаться нам с Богом, но рождаться,
Чтоб наши укреплялись города,
И всем собором злу сопротивляться,
Не новым стать, но вечно обновляться.

Наум:
Коряга-Русь
Лежит на берегу,
Вросла в пески,
Её уже не сдвинуть
Без Бога и…

Алексий:
…И потому
Я силы берегу,
Чтоб вновь мы стали
Грозны и едины!

Наум:
Руси-коряги
Нам не сдвинуть.

Алексий:
Мы свой секрет храним
Доныне.

Наум:
И в чём он?
Может быть, в учёности?

Алексий:
В духовном вече,
В нашей вольности!

Наум:
В скопленье звёзды
Разум рассадил.
По правде же –
Все звёзды
Одиноки.
В обособлении
Любое из светил.

Алексий:
Но вместе мы в божественном потоке!

Наум:
Все вместе?
Под Ордою?
Под Москвою?
Иль, может, под железною Литвою?

Алексий:
Наш строй певуч, пойдём своим мы строем.

Наум:
И кто возглавит
Этот наш поход?

Алексий:
Народ.

Наум:
Народ?
Да что ты знаешь о народе,
Боярский сын, наместник и святой!
В Твери такие ж русские, а вроде
Страдают под московскою пятой.
А кто Рязань теперь лишает сил?
Не ты ль её разгром благословил?

Алексий:
Я к дерзости подобной не привык,
Ты еретический свой прикуси язык!

Наум:
Яз православный инок – и не боле.
Спрошу: правитель,
Мучиться доколе?

Алексий:
Пока не воссияет наша Русь
В своём единстве, в справедливой воле…

Наум:
Тебя я, Алексий, судить берусь,
Но Русь люблю, люблю её до боли.

(Уходит, Алексий один):
Молчит моя могучая Русия,
Спросонья тянется и засыпает вновь,
Не замечая ночи и насилья,
На случай уповая и любовь.

КАРТИНА 5. МОСКВА. ЗАГОРОДЬЕ. ПАЛАТЫ МИТРОПОЛИТА ФЕОГНОСТА

Алексий:
Окончился Великий Пост.
Почто тоскуешь, Феогност?

Феогност:
Моя малая родина
С каждым днём всё меньше
И меньше.
Осколок Эллады
Под Османской громадой,
Агорянским обманом,
Турецким султаном.

Алексий:
Моя малая родина
С каждым годом сильней
И сильнее,
Хоть пока под Узбеком,
И давит ярмо наши шеи.

Феогност:
Что, пламя Божие увидеть довелось?
В лесах нашёл ты Паламы подобье?

Алексий:
У нас иначе всё. И с греками мы вроде
Едины в вере, но шагаем врозь.

Феогност (задумчиво):
Ах, Греция!
Здесь не могу согреться я.

Мне не хватает роз и эвкалиптов,
Недостаёт мне каменных палат,
Церквей высоких, золотом залитых.
Я каждой весточке из Цареграда рад.

Засушенный цветок
В пергаментной оправе
Константинопольский
Напоминает сад,
Кипение людей на переправе,
Ряды торговые, колонны анфилад,
Столпотворение людей:
Евреев, греков
И агорян, и пламенных армян,
Дух шашлыка,
Душистых чебуреков,
Вин сицилийских…
Памятью я пьян.

 (Выходит из задумчивости, по-отечески обнимает Алексия и впадает в воспоминания)

Боярина Бьяконта я знавал.
Был твой отец с черниговского дола.
Ты ж, Фёдорыч, московского помола,
Марии сын. Имеешь все права
На власть.
Да и по духу ты – святитель,
Всех православных будешь повелитель.
Тебя Иван Данилович крестил,
Что прозван за раденья Калитою.
Аз говорю тебе
С туги остатних сил:
Езжай в Царьград
И первым стань за мною.

Алексий:
Мне кафедры Владимирской довольно,
И ни к чему высокие пути.

Феогност:
На метрополию взойди –
И я умру спокойно.

Алексий:
Нет сил, прости.

Феогност:
А ты сверх сил иди.

Алексий:
Царьград трубит в изогнутые трубы,
Ему раздоры православных любы.

Феогност:
Вот в этом ты неправ,
У патриарха мягкий нрав.

Ты помнишь: «Птицы, птицы, птицы,
Зачем ловить их, Алексий?
Довольно попусту трудиться,
Ловцом людей стань на Руси».

Алексий:
Тот голос! Это было чудо.

Феогност:
И чудотворцем стать тебе!
Ты уловил довольно люда,
Лови и дальше по судьбе.
Но всем Собором разумея,
Тебя отправим к Фелофею.
И быть тебе – митрополитом.

Алексий:
Как видно, беды не избыты.

Феогност (голос его смягчается):
На исходе тяжёлого века,
Алексий, ты явился на свет,
Поколенье твоё станет вехой,
Отделяющей землю от бед.

Новый век – он пока не заметен,
Но детей поднимает с колен, 
И бегут осмелевшие дети
По дорогам земных перемен.

Ставь опять свои светлые сети,
Чтобы истину с неба поймать.
Ох мы, люди, ох, дети мы, дети,

(в сторону)
Мало в детстве нас шлёпала мать.

Алексий:
А нынче, Феогност, такого я птенца
Поймал!

Феогност:
Кого ж?

Алексий:
Наума-чернеца.
Его обрёл в лесах Твери,
С ним, Феогност, поговори.

Феогност:
Уж, думаю, он иноку с Афона
Не ровен будет. Ведь не книгочей?

Алексий:
Ему ясна суть Божьего Закона,
Хотя по роду он из северных людей,
И свет его неярок, облик льдистый.

Феогност:
Ну что ж, зови
Ты своего артиста.
Где ж он сейчас?

Алексий:
Он в келье у Стефана.

Феогност:
Зови! И чай пусть подают.

Алексий:
Не рано?

Феогност:
Зови, зови. Хочу Наума зреть.

Входят Стефан и Наум.

Феогност:
О чём расскажешь ты, Наум,
И чем повеселишь мой ум?

Наум:
О дикой путанице дебрей,
О непроявленной красе…

Феогност:
Хочу в сметане карасей.
И не хочу седых поверий.
Языческий в них чую дух.

Наум:
От карасей?

Феогност:
Каков петух!
Где вы такого отыскали,
Чтобы с владыкою скандалил?

Алексий:
С гудком Наум.

( к Науму):

Ты что, собрался петь?

Стефан:
Так спой нам что повеселей.

Наум:
Вот что я слышал
На Тверской земле:

«А и деялося в Орде
Передеялося в Большой.
На стуле золоте,
На рытом бархате,
На червчатой камке
Сидит тут царь Азвяк,
Азвяк Таврулович…

У кого денег нет,
У того дитя возьмёт,
У кого дитя нет,
У того жену возьмёт,
У кого жены-то нет,
Того самого головой возьмёт.
Вывез млад Щелкан
Дани – выходы…

А втапоры царь Азвяк
За то его пожаловал
Тверью старою
Тверью богатою…
 А не много он судьёю сидел
И вдовы-то бесчестити,
Красны девицы позорити,
Над домами насмехатися.
Мужики-то старые,
Мужики-то богатые…
Один ухватил за волосы,
А другой за ноги
И тут его разорвали».

Феогност:
Довольно.
А кто за Тверь, того за дверь!

Алексий:
Да-а, вольно…

Наум:
Не ты ль, не церковь ли
Ивана Калиту
Благословила на погром Твери?
К митрополичьему не прикоснусь кресту,
Он весь в крови,
Что мне ни говори
О каменных церквах и о Москве –
В первопрестольной ветер в голове!
Что, Алексий, заслушался ты песни?
Не стыдно ли тебе, что сам гнобил ты Тверь?!

Алексий:
Заколотить к Москве пытались дверь.
В тот год с Литвы пошли дурные вести.

Феогност:
Ты глуп, Наум.
Сам Александр
С Ордою ладил,
А Калита –
Мятежников казнил,
Тех, кто царю,
Всей золотой громаде
Перечить вздумал.

Наум:
Тверь ближе сердцу моему,
Я вас, владыки, не пойму.
Прельстила вас Москва.

Алексий:
Она – всем русским голова,
И никуда от этого не деться…

Наум:
Да, голова.
А где же сердце?   

Феогност:
Дерзить надумал?
Посажу в темницу.
Небось, в цепях рассудок прояснится.

Алексий:
Ты, видно, ныне встал не с той ноги.

Наум:
С какой ещё? Я одноногий инок.
Не зришь ли моей липовой дуги?

(Качается на одной ноге)

Алексий:
Ты пьян, не так ли?

Наум:
Не пил ни капли!

Феогност:
Эй, стража, в погреб, на замок.

Наум:
Всё, всё, митрополит,
Замолк.

У меня одна нога,
Не ударюсь я в бега.

(Стража уводит Наума, следом за ним тихонько уходит Алексий и что-то шепчет на ухо начальнику стражи.)
 
Стефан (один):
Всё перед смертью Тверь,
Ей всё не надышаться.
Могла б притихнуть,
Малость подождать,
Чтобы Орда закрыла свою пасть
И отползла другими дожираться.   

И плачет Тверь
Соломенной вдовицей
На пепелище.
Нет у ней пути,
Дорогу перешла
Московская волчица,
И хоть вольна,
А с места не сойти.

КАРТИНА 6. В МИТРОПОЛИЧЕЙ РИЗНИЦЕ

Феогност (задумчиво):
Люблю я мрамор и гранит в Царьграде,
И во Флоренции, или в глуши, в Париже,
Кирпич покрепче да раствор пожиже…
Когда бы здесь быть каменной громаде!

Алексий (входит, кланяясь, вступает в разговор):
Да где взять каменщиков? Их давно угнали
В Каракарум, а то и до Китая.
Остались древоделы, что, стволы слагая,
Нам строят островерхие сараи.

Феогност:
Наместник верный мой,
Брат во Христе,
Из Цареграда нету ли вестей?

Алексий:
Монах с Афона прибыл утром рано.

Феогност:
И чем богат?

Алексий:
Есть у него Палама,
 «Девять слов против Варлама».

Феогност:
По-гречески так Палома.

Алексий:
Он – наш.

Феогност:
Вселенской Церкви верный страж.
Знавал его. Имел я прежде честь
Словам его внимать и соглашаться.
Вот славно, что с тобой могу прочесть
Я эту книжицу. В ней дух сильнее рацио.
В Солониках и на царьградских площадях
Сметал он речью еретичью заумь,
Таких, как твой Наум, он в пух и прах
Громил своими грозными речами.

Алексий:
Неужто по империи скучаешь?
Ты ж на Руси весь век сей обитаешь.

Феогност (задумчиво-мечтательно):
Уж поздно мне
В Царьград обратно,
Хоть с возрастом сильней
Меня влечёт туда,
Откуда родом.
Я всё же с русским остаюсь народом,
На Севере сгорит моя звезда.

(К Алексию)
Проверим, как ты в греческом силён,
Читай.

Алексий:
Язык значительный,
Поднаторел я в нём,
Но мне ясней он в русском переводе.

Феогност:
В твоём?

Алексий:
Да вроде.

Феогност:
Я тоже русским стал.

Алексий:
Кто любит Русь – тот русский.
Без языка страны не полюбить,
От корня тянется живительная нить,
Цвет без воды – как неживое, тусклый.
Есть греки русские и русская мордва,
Царевич Пётр, святой, – татарин русский.
Русь широка, и всех вместит Москва.
В Сарае так же молятся, как в Курске.

Феогност:
Вернёмся к Паломе.

Алексий:
Да, он святое пламя.
Святителя Солунского слова:
 
(Читает в своём переводе)

От Бога свет, то огнь предвечный,
Он присносущен, в нём любовь жива,
Иное солнце в нём горит,
Иные свечи
Пылают незажжённые, святые,
Плодоносящие и вечно молодые.
В безмолвии, в почтенной исихии
Мы видим свет поверх любой стихии,
Когда душа очищена от лжи,
Она как лист
На райском дереве дрожит.

Феогност:
То свет Фавора!
Тайная природа…
Такое пламя от Господня гроба
Нисходит,
Никого не обжигая,
И воля в нём Божественного края.

Алексий:
Вот к этим-то высотам нам идти,
Свет отражённый сея на пути.

Феогност (с сожалением):
Дано родиться мне в несчастном веке –
Тринадцатом от Рождества Христова,
Когда пересыхали наши реки
И в комья глины превращалось слово.
Закваска Божия уже теряла силу,
Но Палома зажёг светильник мой,
И новым веком сердце взвеселило,
И к жизни вынесло высокою волной.
Его люблю. Он бородою чёрной
Подчёркивал пылающий свой взгляд,
И был его епископский наряд,
Как берег Фессалоники – узорный.

Алексий:
Так он ушёл уже?

Феогност:
Нет, жив.
В плену турецком старый друг томится.
Вот скоро будешь сам в моей столице,
Авось и встретитесь. Вы ж духом не чужи.

Алексий:
Безмолвия мне дух
Милей, чем внешний
Дух философии,
Что с запада грядёт.
Он – лист сухой,
А в Боге – спелый плод,
Вкушаем мы духовные черешни.

Мне в чистоту неведенья уйти
Не страшно. Нет познания без Бога.
Но не дошёл до царского чертога
И бесам не поддался на пути.

Феогност:
Не гонись за Господом строкой,
Богословия премудрости итожа.
Говорить о Боге и встретить Его –
Не одно и то же.

КАРТИНА 7. БОГОЯВЛЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ.

Наум:
Умён Царьград,
Да бессердечен.
Солома ломит
Ложный ум.
Он душу вечную калечит.

Стефан:
Опять ты дребезжишь, Наум!

Наум (к Алексию):

Готовишься в Царьград или Орду?

Алексий:
В Константинополь собираю мзду.
От турок патриарх и беден стал, и сир.
Вот серебро, вот измарагд, сапфир…

Наум:
Да вижу, вижу.

Алексий:
Чиновников имперских не обижу.

Наум:
Всё взятки, подкупы…

Алексий:
За благо – воздаянье!
Награда за благодеянье –
Мзда.

Наум:
Она глаза дерёт, кривит сознанье,
Мздоимство – это ль не беда?
Накапливая зло по капле,
Душа слабеет, загнивает,
Не так ли?

Стефан:
И не в тебе ли эта капля злая?
Всё уличаешь, истины не зная,
Всё силишься своею правдой
Затмить церковную?
Мы всем Собором русским в корень зрим!
Ты ж со своим
Безумным вздором,
Наум, и впрямь невыносим. 

Наум:
Богатство любите и власть.
Как Калита, купить вы мните
Всю Русь.
Не за неё ли всласть
Хотите наверху пожити?

Стефан:
Он еретик! Врага вяжите!

Алексий:
Да ну какой он еретик!

Стефан:
Порочить истину навык.
Прямое выказать кривым.

Алексий:
Бог с ним!

Стефан:
Мзда – это дар.
Даренье свято.

Наум:
Мзда – это грех,
Грядёт расплата!

Копил богатство Калита,
А Русь вся кровью залита!

Алексий:
Так было надо.
Нету лада
Без сильной княжеской десницы.
Как без Москвы объединиться?
Рассыплется Руси громада.
Когда б не князь,
Пришла б Литва,
Покрыв нас островерхой шапкой.
Чтобы страна не стала шаткой,
Нужна престольная Москва.

Стефан:
Мзда – это мыто.

Наум:
Мыта не приемлю,
А взятка
Спеленала землю.
Вы, господа, всё мздите, подкупая
Тех, кто при власти.
В этом ваша страсть.

Стефан:
Такая жизнь.

Наум:
Не жизнь – беда такая!

Алексий:
Мздодавец аз, а не мздоимец,
И патриарху дорог мой гостинец.
Так мир устроен с самых ранних пор,
Так что ж ты видишь в этом наш позор?

Наум:
Да, власти не достигнет тот, кто беден.

Стефан:
Довольно нам заутрен и обеден.

Наум:
На мзде поставлены и мзду берёте,
И что вам думать о простом народе!

Алексий:
Как раз о нём все наши думы,
И не учите нас, наумы,
Как нам апостол Павел повелел,
Уберегая от греховных дел:
«Порой ты справедливо обличаешь,
А за свои молитвы мзды не чаешь?»

Наум:
От Господа совсем другая мзда.
То воздаянье!

Алексий:
Не ослеплён я лихом сребролюбья.
Дары готовлю.
Господи, прости!
Дай мысль простую людям донести,
Что мзда и в веце будущем да будет!

Стефан:
Волхвы невольно за звездою шли,
Они младенцу тоже мзду несли.

Поспорь-ка с Вифлиемскою звездой
И назови её от неба мздой!

Краеугольный камень извести?
Так можно всё строение снести!

Алексий:
Да. Нас отводит от беды
Святая сладость этой мзды.
Вернее – платы. За всё мы платим
Не только золотом, не только серебром
И всем добром,
Но и своей душой
За всё расплата.
Что, разве плохо это?

Наум:
Это – хорошо.
(Уходит).

КАРТИНА 8. КРЕМЛЬ. МИТРОПОЛИЧИЙ САД. 1352 год.

Феогност:
Мне Магнуса попалось письмецо,
Его рукописания пространны,
Про северные пишется в нём страны
И пораженье шведских гордецов.

Алексий:
Вот довелось же им тягаться с Русью!

Феогност:
Об этом пишет с бесконечной грустью.
Да, Магнус Шведский сильный был король.

Алексий:
Да разве Русь увидится оттоль?

Феогност:
Он думал Новгород, не грабленый Ордою,
К рукам прибрать. Да плохо с головою!
Вот на украе, под Копорьем, биты,
Кусают локти.

Алексий:
Господи, мы квиты.

Феогност:
И князь Довмонт наш выиграл войну,
Задвинув псов далёко за Двину.
Как северные наши украины
Терзали наглыми набегами латины!
Мы били их тогда под Руковором
И мир несли и чуди, и поморам.

(обращаясь к Алексию):

Готов ли ты к поездке?

Алексий:
Да, готов.

Феогност:
Для патриаршей грамоты настольной
Собрал ли мзду,
Верней, таких даров,
Которых может дать наш град престольный?

Алексий:
Собрал.

Феогност:
Будь мне приемником.
Просил я патриарха,
Он возведёт тебя
В митрополичий сан.
Езжай, брат, без сомнения и страха,
Доверься мне, судьбе и Небесам.
Ведь ты русак,
Тебе понятна Русь,
А мне она
Как неподъёмный груз.

Алексий:
Сидим по деревянным теремам,
Ограбленные до исподней ткани.
А не пора ли
Пробудиться нам?

Феогност:
Мы, греки, знаем глупости восстаний!
На родине я побывать не в силах,
Ты поклонись Царьграду за меня.
В московском храме суждена могила,
Для тела ледяная западня.

Алексий:
Был век тринадцатый
И год тридцать седьмой,
Мой прадед сгинул
Под пятой Батыя.
Дед и отец,
Тогда ещё живые,
В лесах сваяли домик лубяной.
Боярский род
Стал нищетой богат,
И князь Иван отца призвал на службу,
И дом смолистый в несколько палат
Он подарил нам за любовь и дружбу.

Настал иной, не переменный век,
Не переломный.
Что-то есть стальное
Во времени,
Я чувствую такое,
Что может вспыхнуть русский человек
И вырваться из этого застоя.

Феогност:
Три поколения, а будто бы одно.
Деды, отцы и отроки – едины.
Вот нам узнать всю правду не дано,
Три поколения – вовек непобедимы!

Алексий:
Была б твоя воля, тогда, Феогност,
От Москвы до Царьграда
Ты подвесил бы мост
И на рынок слугу посылал бы туда,
Где хребтами по лавкам – чудная еда.
Не по моде одеты и едим мы не так,
И язык наш усвоить
Не можешь никак.
 Сам же знаешь,
Как наши молитвы звучат,
И какой замечательный в них звукоряд.
Да что хочешь тебе,
Брат мой, на спор отдам,
Но поверь мне:
По- русски молился Адам.   

Феогност (иронично):
И томлёную репу ел из горшка?

Алексий (не замечая иронии):
Да, владыко. И так – все века!

(входит Стефан)

Стефан:
Задышала Москва Цареградом
И Афоном расправилась грудь.
Хорошо-то как! Так вот и надо
Православный проделывать путь.

Феогност:
Аз не тужу,
Я ухожу,
Склоняюсь я к покою.
Мне стала Русь
Родною…

Феогност скончался 14 марта 1353 года и был погребён в Успенском соборе Кремля. За год до своей смерти он благословил молодого инока Сергия Радонежского на основание монастыря Святой Троицы.

КАРТИНА 9. ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА. МАРТ,1353 год

Алексий:
О тёплом, влагою набухшем снеге,
О солнышке мечтаешь, инок Сергий?

Сергий:
Я думаю о тех, кто иго свергнет,
Достали  Русь пожары и набеги.

Алексий:
Страна без власти –
Дом без крыши.
Свобода в стужу леденеть.
Дымит по-чёрному
В нас Степь.

Сергий:
Русь, что будет с тобой, коль весною,
Пусть единожды, зёрна умрут?
Ты уйдёшь одичавшей, босою –
И прервётся отеческий труд.
Убежишь, обезумев, от чёрной
Неродящей пустыни своей,
Очертя головой беспризорной
Беспредельное иго степей.
И разрушится царство уюта,
Весь накопленный нами покой.
И Земля накренится – и люто
Хлынет холод из тьмы вековой.

Алексий:
Но весть пришла, что не вдали,
Ты, Сергий, рядом церковь ставишь,
Дом Божий на холме земли,
И имя Троицы в нём славишь.

Ты ангел пустыни,
Не мне тебя учить,
В монастыре своём
Навык молчанью,
Ты испускаешь светлые лучи,
И кажется, что был ты изначально.
Цветы и звери
Льнут к тебе весной,
Зимою – снегири
Летят на крошки.
Владеешь ты
Небесной синевой,
Мой отрок молчаливый,
Мой хороший.

Сергий:
Мы в Троице ещё младенцы,
Мы – птицы, мы – переселенцы.

Алексий:
Ты – средоточье поколений,
Тех, что до нас,
И тех, что будут.

А помнишь, в некий день весенний
Сподобился ты, Сергий, чуду?

Явился ангел в поле чистом
И осенил тебя крестом,
Птиц завораживал он свистом,
Был в одеянии простом.

Сергий:
Монах? Или посланник с неба?

Алексий:
Да как понять…
А помнишь, в дом
Привёл его?
Воды и хлеба
Мать подала…

Ты в том святом
Не узнаёшь кого?

Сергий:
…?

Алексий:
Не надо
Мне отвечать.
Ответа нет.
Не только грамоту в награду, –
Троичный даровал он свет.

Сергий:
Так это…

Алексий:
Тише, мой хороший,
Не всё нам доверять устам. 
Чем слаще хлеб, тем слово горше.
Жизнь приучила нас к постам.

Сергий:
Тогда я был Варфоломеем…

Алексий:
Мы до рожденья Бога разумеем.

Не ангел ты, но древодел!
Секиру наточи и приготовь рубанок,
Да начинай работы спозаранок.
И купола поднимутся горе,
Святое место
Троицей зажжётся,
Тем пламенем
Никто не обожжётся.   
Какое место!
Чудо на заре!

Сергий:
Владыка,
Скорые свершенья
Ты видишь,
Встань же у руля
Всей русской Церкви!

Алексий:
Не велят
Грехи…

Сергий:
Не новизна, но обновленье,
Не пестрота, но чистота
Проявятся в святом боренье
Во имя Господа Христа.

(благословляет Алексия на поездку в Царьград)

КАРТИНА 10. В КЕЛЬЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО. 1355 год

Сергий:
Заблудился росток человечий
Под Ростовом Великим в снегах,
Слышал голос воркующей речи,
Видел ангела в небесах.
Вот достал этот ангел из чпага
Хлеба кус и перстами двумя
Дал вкусить мне Господнего блага,
И вошла эта сладость в меня.

Наум (появляется):
В священной роще
Затаённых мест
Поклонный крест
Иль малая часовня –
Она святой Софии
Будет ровня
И освятит всё
Что ни есть, окрест.

Сергий:
Избу сравнил ты со Святой Софией?

Наум:
Кто зрит грядущее, слова мои осилит!

Сергий:
Ну-ну! Вития, нет с тобою слада…
Пришла к нам весточка из Цареграда.

Наум:
Ну как там Алексий?
Что пишет в письмеце?
Тоскует в императорском дворце?
С Паламой встретился?
Добрался ль до Афона?
Два года он уж там…
Нет ли в деньгах урона?

Сергий:
Достаточно на мзду. Да там, брат, чехарда,
Один с другим не ладят господа.
Палама? Тот у турок, у османов
В плену бедует. Опустел Афон.

Наум:
Пора Собором ставить патриархов,
Не дожидаясь греческого краха,
Они пропахли перцем и гвоздикой.

Сергий:
А ты не хай империи великой!

Наум:
Ну, как там Алексий?

Сергий:
От Филофея
Он принял митрополию Руси
И возвращается домой…

Наум:
Скорее
Прочти послание:
Что пишет Алексий?

Сергий (держит пергамен и, не глядя, в задумчивости, говорит):
Святитель Алексий
Тоскует по Москве.
Смолистый дух её –
Не цареградский уксус.
Там камни стёрты,
Места нет траве,
А по дорогам –
Агорянский ужас.

Но вот Евангелие
Раскрывает он,
И оживают жёлтые страницы.
Пергамент изощрённо испещрён,
Едва читается,
Но более – лучится. 

В нём слово греческое
Нежно и свежо,
Оно, как на зиму,
Ушло в живые зёрна,
Ему в оковах
Книги – хорошо,
Но лишь в душе
Свободно и просторно.

( Читает по письму)

«Чего мне ради
В Цареграде жить?
Благую весть
Перенесу в тетради.
Читай по-русски,
Плачь и не греши,
В лесах родных
Дай прорасти Элладе».

Наум (задумчиво и светло):
Ещё молчит молочная Москва,
Она в тумане и речной прохладе.
Вернись сюда, где свежая трава
 Знать ничего не знает о Царьграде.

Сергий ( смотрит в даль):
Там не наши обычаи,
Всё не по-нашему,
Встретить русского там –
Это чудо, наверное.
Вот бы наш Алексий
Русака порасспрашивал,
Как у нас широка
Православная вера.

Наум:
Мы так на воле русской говорим:
Там, где родился, там – Ерусалим!
 
КАРТИНА 11. МОСКВА. КРЕМЛЬ. РИЗНИЦА МИТРОПОЛИТА. 1357 год.

Наум (склонился над чертежом Земли):
От побережья правого Дуная
До Яика и гор – улус Джучи,
Страна огромная, проклятая, степная,
Та, что Узбек в наследство получил.

Литва грызёт на юге побережье,
И море  Чёрное черней её грозы.
Орда скулит. Орде не быть уж прежней.
Хватаются за головы мурзы.

Стефан:
Пожары на Дону,
Рязань в дыму,
Качается Владимир,
Тверь под пятой,
И на Москве – постой,
Чума на всех.
Мир замер или вымер.

Наум:
В церквах за хана долгие моленья,
И Алексий терпеть принужден срам,
Пока перед Ордою на коленях
Московский Кремль…

Стефан:
И русской веры храм.

(отслужив литургию, входит митрополит Алексий, в руках склянка лампадного масла)

Алексий:
Вот оно, намолённое масло,
Вот елей наш, священный елей.
Перед Спасом свеча не погасла
И пылает она веселей.
Тайдуле несравненной лекарство,
Чтобы зрела она своё царство.

Наум:
Говорят, что Тайдула
Православна и светла?

Стефан:
Тебе наговорят,
Ты слухай!
Аллах –
Властитель её духа.

Наум:
Вот и ослепла.
Ихний бог
Ей не помог.

Стефан:
Ослепла ханша наша
От сиянья
Монет.
Узбека вязь чеканят
В арабском гулистане.

Наум:
Да и у нас!
Помилуй, Спас…

Алексий:
Чтоб отвести ордынскую напасть,
Великий князь Иван меня просил
Поехать к Тайдуле…

Наум:
Царице в пасть!

Алексий (продолжает):
Чтоб я её волшебно излечил.
А как? И чем лечить?

Стефан (показывает):
Да вот елеем…
Молитвой и святой водой
Умеем справиться с любой бедой.

Алексий:
Уже светает и пора мне в путь.

Наум:
Елей с пасхальной службы не забудь.

Стефан:
Законный наш правитель – хан Орды,
И Хайдула – законная царица.
Нам от Москвы не отвести беды,
Коль не поможешь ханше исцелиться.

Алексий:
Такое чудо свыше моих сил.

Стефан:
О «Невозможном» сам ты говорил:
«Коль с нами Бог, –
Сказал ты, –
И мы в нём,
Отчизну под Москвою соберём!»

Алексий (остаётся один):

Свеча сама  зажглась у гроба
Святителя Петра. Хвала!
Так будем врачевать мы оба –
Аз с Богом!.. И прозреет Тайдула.

КАРТИНА 12. САРАЙ-БАТУ. ДВОРЕЦ ТАЙДУЛЫ-ХАТУМ. 1357 год

Тайдула:
Кир Алексий, умеешь ты любить?
Или слова любви успел забыть?

Алексий (неслышно):
Говоришь загадками , слепая,
Раззадорить думаешь меня?
Как по книге, по тебе читая,
Вижу пламя адского огня.

(вслух, справившись с искусом)
Мой Бог – любовь.
Хоть с младости я стар,
Молиться и любить не перестал.

Тайдула:
Молись же за меня,
Чтоб слепота
С очей моих сошла.

Алексий:
Омою я лицо святой водой,
Помажу я глаза твои елеем…

Тайдула:
И я молиться, Алексий, умею.

Алексий:
Молись со всею Золотой Ордой.

(врачует святой водой и елеем):
Свет невечерний, немерцающий,
Молитвенный, предвечный свет,
Сверкающий и тотчас тающий,
Огонь без видимых примет, –
Он освещает все миры.
Во имя Господа – прозри!

Тайдула (внезапно прозревая):
О, юноша с глазами старца!
О, старец с юными глазами!
Ты чист душой и, может статься,
Давно сроднился с небесами.

Тебе я
За любовь и простоту,
За то, что излечил ты слепоту,
Пожалую великие дары,
И Русь твою оставлю…

(в сторону)

До поры.

Алексий:
Не моя это сила
Твой мир осветила.   
Видно  ты, Тайдула,
Богу мила,
И сама о прозренье
Молила.

Тайдула:
Но не вашего бога –
Аллаха,
Он помог мне
Восстать из праха!

Алексий:
Что ты, дитятко,
Всё разделяешь,
Бог един,
Понимаешь?!

Тайдула:
Орда и Русь, Восток и Запад,
Какой бы славный был Союз!

Алексий (в сторону):
Аз чую мертвечины запах.

 (к Тайдуле)
Царица, я тебя боюсь!
Чист телом я и чист душой.

Тайдула:
Понятно. Сказано от сердца.
Хорошо.
Похожи вы немного на индусов,
Они нам тоже платят дань свою.

Алексий:
Что ж, вижу я, не поняла ты русов,
Как белизну снегов в моём краю.

Тайдула:
Вы – груды серебра и мех пушистый,
Вот что давно почувствовали мы.
Кто больше даст и чей кусок мясистей,
Тот нам и дорог.
Нас же – тьмы и тьмы.
Обогащайте нас,
Поите и кормите,
А сверх того –
Творите, что хотите!

Проси!

Алексий:
Не трогай Церкви на Руси!

Тайдула:
Внук Бербидек дарует Церкви волю.
Прозрение моё и больше стоит.

КАРТИНА  13. ЛИТВА. ВИЛЕНСКАЯ ТЕМНИЦА. 1359 год

Алексий:
Увы! Люто мне
На литовской стороне.
Была чаша мёда,
Стала пустая колода.
Не пошевелить ногой,
Сам голодный и нагой.

Вроде я митрополит,
Но помоями полит!

Мать русских городов
Ольгерду отдана,
И надвое
Вся русская страна
Разорвана,
А по краям – враги…
Москва, коль в силах,
Помоги!

Напрасно буря отпустила,
Коль здесь готова уж могила.
Нет, нет, грешу. Обет исполнен мой,
Тогда, почти у врат Царьграда
Душа была спасенью рада,
И в Спасов день остался я живой,
И монастырь на Яузе поставлен,
И наш Господь  в обители прославлен.

(вспоминает бурю в Золотом Роге)

Таких ветров не знал доселе:
Взбесилась ширь, взметнулась гладь,
Валы на наш корабль насели,
Не можем путь свой продолжать.

Я дал обет: в день возвращенья
Духовный возвести оплот.
И море уняло волненье,
Угомонился небосвод.

Обет исполнил… 

Новый мрак:
Стоит литовская дружина,
Как черноморская пучина.

Так крутит бес, так вертит страх.

Эх, Ольгерд, ты Литвы  правитель,
На что тебе Руси святитель!

Да что я говорю: сижу в цепях,
Не ведаю, владыка или прах.

(Наум неожиданно появляется из подземного лаза)

Наум:
Кир Алексий, ты здесь?

Алексий:
Не четвертован.
Весь, как есть.
Ты, что ль, Наум?

Наум:
Аз есмь.
Уж всё готово:
Подкоп и на свободу путь.
Позволь колодки разомкнуть,
И цепи снять…

Бежим!  Скорее!
Переоденься чернецом,
Да сажей вымажи лицо.
Вот так-то будет веселее!

Бежим, пока ещё не поздно. 

Алексий (берёт икону «Спаса Нерукотворного Образа» и выбирается на волю):

Как хорошо!
Как небо звёздно…

КАРТИНА 14. МОСКВА. ПАЛАТЫ МИТРОПОЛИТА АЛЕКСИЯ.

Алексий:
Русь дымится…
И в медленной скорби
Над пожарами
Горбится Мать,
И краюхою хлебною в торбе
Забывает свой голод унять.

Наум:
Мирская власть
Без языка
Договорится.
Рука с рукой,
С десницею десница.

Алексий:
Наум, не усложняй.
И без того
Жизнь наша окаянная сложна.

Наум:
Но совершенной быть она должна.

Алексий:
А что до совершенства – все грешны,
Хотя со стороны грехи и не видны.
Но загляни поглубже в своё сердце:
Бес осуждения не устаёт вертеться.

Наум:
Прости меня, святитель Алексий.

Алексий:
Прощения у Бога попроси.

Но или нашей вере горевать,
Или восстать
И с верой побеждать.

Спасибо Калите
За тишину,
Она взрастила
Жителей достойных.
И снова мы поверили в страну,
Что не сгорела
В непрерывных войнах.

Святитель Пётр
Благословил Москву,
Когда она была
Ещё невидной.
А он узрел,
И русскую главу
Поднял горе,
И нам дремать –
Постыдно!

Наум (перед иконой Алексия, Божия человека):
Алексий, помилуй Алексия.
Пришли ему зёрнышко Рая.
Вырастет из Руси Россия,
Землю святостью покрывая.

Алексий:
«Сладка есть
Во устех твоих лесть».

(один)

Счёт поколениям история ведёт.
И глубина и высота – народ.
И проницает солнце жизни пласт,
В нём каждый утесняется из нас.
Готовы к свету выйти –
Выходи!
Сбор урожая будет впереди.

КАРТИНА 15. МОСКОВСКИЙ КРЕМЛЬ. ОТРОЧЬИ ПАЛАТЫ. 1360 год.

Алексий:
Великий князь Иван Иваныч Красный
Перед кончиной
Мне Дмитрия велел блюсти,
Наследника и сына.
И душу я в него вложил,
И гордым духом наделил.
Не льнёт он к книгам.
И не надо,
Пред ним не словеса – 
Орды громада
И Небеса!

 (смотрит на балующихся детей):
Играют вместе малые ребята,
И ангелочки, и чертенята,
Растут они, забот не зная.
Вон те – из ада,
А те – из Рая.
Меж них большие вижу я различья:
От стаи волчьей
До стаи птичьей.

Наум:
А то, что книг не любит,
Это плохо.
Да что поделать,
Такова эпоха.

Нашёл я летописи
Древний пергамен –
И зачитался.
Алексий, послушай
Про старину сражений и измен,
Здесь что ни слово – 
Ранит прямо в душу:

«Не буря соколы
Занесе
Чрезъ поля широкая –
Галици стады бежать
К Дону великому…»

Алексий:
Да это «Слово о полку…»,
Его читал ещё мой дед,
Черниговский воитель.
Про князя Игоря,
Про море бед,
Что заливало Русь.

Как занесло в обитель
Мирскую повесть?

Наум:
Уж больно хороша.

Алексий:
Вот именно… что больно.
Сам решай:
Русь не сплотило
Пораженье в битве.
Склоняюсь я не к «Слову…»,
А к молитве.

Наум:
Но где молитва, если Слова нет?

Алексий:
Князьям быть вместе –
Это ль не завет,
И он зовёт
К победоносной битве!

Наум (поглядывая на расшалившихся детей, начавших потешное сражение):
Да, живы русичи!
Вот так и над Ордою
Победу протрубят!
Гляди, бегут гурьбою
За нашим княжичем!

Голоса детей:
- Чем, чем рубить?
- Мечом!
- Наш Дмитрий – царь!
- Царю ордынцев – вдарь!
- И нет царя!
- Какого?
- Не нашего, другого.

Наум:
Зачем стреножить вольного коня!

Алексий:
Затем, чтоб не сгубила колея.

(дети уносятся буйной ватагой)

Алексий (к Науму):

Вся Троица за нас,
Она едина,
Будем мы едины.
Он приближается –
Победы русской час,
Ведь не испепелились
Исполины.

Наум:
Ты, Алексий,
Мне сердце разогрел,
Отец духовный мой,
Учитель чистый.

(уходит, кланяясь)

Алексий (вбегает раскрасневшийся Дмитрий):
А вот влетел
Мой солнечный пострел!
Ну, настрелялся?

Дмитрий:
Мне бы подкрепиться!

Алексий:
Брашно кушай
Да старших слушай.

(Дмитрий трапезничает на скорую руку)

Дождусь ли, Дмитрий,
Я твоих побед?
Возьмёшь ли верх
Над жадною Ордою?
Расправишься ли,
Юный князь,
С бедою?
Взойдёт ли
Над Москвой-рекой
Рассвет?

Аз уж старик,
И в пояс борода,
И посох в ней
 Запутался владычий.
Лишь молодость
Державу возвеличит,
Пусть не в мои,
В грядущие года.

Так грустно уходить,
Так хочется смотреть
Не старческие сны,
Но молодые яви,
Увидеть Русь
Во всей красе и славе,
И с лёгким сердцем
В вечность улететь!

Дмитрий:
Чудотворче, отче,
Увидишь всё,
Что напророчил.

Вот ты «Александрию» мне читал,
Но прадеда мне
Ближе «Житие».
Вот кто б о нём так живо рассказал,
О русском Александре!
На Неве,
На озере Чудском,
На горестной тропе
В Каракорум,
В мученьях православных,
Он уберёг нас
От лихих степей
И сердце надорвал…
Ему нет равных,
Он Невским стал…

Смогу ль так, Алексий!

Алексий:
Другой рекою станешь на Руси.

И я был юн.
В саду ловил я птах,
Учил их петь
И отпускал на волю.
Но помню,
Как объял внезапный страх,
Был голос мне
Той раннею порою:
«Ты, Алексий,
Живёшь в пустых трудах.
Не птиц тебе ловить,
Но человеков!»

(к Дмитрию)

Ты – мой птенец,
Ты – у меня в руках,
Ты – князь от рода,
Русский царь от века!

Дмитрий:
А можешь ты молитвою своей,
Постом, всем житием богоугодным,
Власть золота и золотых цепей
Совлечь и сделать  мир свободным?

Алексий:
Нет, не могу.

Дмитрий:
Найдёшь ли среди рукописей ты
Такую книгу, иль тетрадь хотя бы,
Чтоб вышли мы из долгой темноты
Или Орда от строчек тех ослабла?

Алексий:
Нет, не могу. На всё Господня воля.

Дмитрий:
Да что-то не легчает наша доля!
Святитель, от ума меня уволь.
Пойду к дружине, лучше буду слушать,
Как сталь звенит и как поёт оружье,
Как укрепляются  могучие полки.

(убегает)

Алексий:
Ох, так и не прочёл он ни строки!

КАРТИНА 16. СУЗДАЛЬ. ДВОРЕЦ ВЛАДИМИРСКОГО КНЯЗЯ. 1366 год

Евдокия (у окна девичьей спальни):
Читать устала Гиппократа,
Как наши знахари, он прав.
Земля лекарствами богата,
Хорош настой весенних трав.

Меня тепло влечет к окну,
Оно выходит в сад цветущий.
Его я настежь распахну!
О сладость!
(видит всадников)

Боже всемогущий!
Кто там на боевом коне
Спешит к крыльцу моей светлицы?
Он увидал меня в окне.
О стыд! Но кто он, юный рыцарь?

Дмитрий:
Княжна!? Не ты ли, Евдокия?
Я еду свататься, мой свет,
Ведь мне уже пятнадцать лет!

Евдокия:
Ты мой жених?!
Простите, книги,
Пора настала быть женой.

(тихо, неслышно)

Навечно будешь ты со мной!
Подобна наша встреча чуду.
Лечить твои я раны буду,
Молитвой душу врачевать,
И книги лучшие читать.

( на крыльцо выходит князь Дмитрий Константинович и Василиса, отец и мать княжны, кланяются, начинается «сговор»)

Дмитрий:
Князь Суздальский, Нижегородский,
Мы оба Дмитрии с тобой!

Дмитрий Константинович и Василиса Константиновна:
Пожалуйте, жених московский,
С чем прибыли?

Дмитрий:
Моей судьбой
Дочь ваша стала, Евдокия.
Хочу женой её назвать.

Дмитрий Константинович:
Да будет так, мой юный зять.
 
(к дочери)

Дуняша-свет! Сваты пришли,
А ты всё спишь в своей светёлке!

Алексий:
Не спит, созданье чистоты!

( Входит скромно одетая Евдокия), Алексий тихонько Дмитрию:

А ты бы, Дмитрий, поостыл.
Не в бой идти. Порядок долгий.

Дмитрий Константинович:
Так вы оставили столицу,
Чтоб сватать дочь мою?

Алексий:
Вполне.
Княжну мы сватаем, девицу,
Чтоб на Руси не быть войне.

Дмитрий Константинович:
Крепки муж и жена –
Крепка страна.

Василиса:
Любовь да совет,
Так и горя нет!

 (Удаляются в дом  для заключения свадебного ряда, в саду остаются жених да невеста)

Евдокия ( к Дмитрию):

Как хорошо, как сладко на заре,
Ярило всходит будто бы впервые,
А утро! Утро-то! Как искры в янтаре,
Лучи его взлетают золотые.

Дмитрий:
Да… Крепкие дубовые врата.
Такие штурмом взять бы…

(вслух)

Красота!

Евдокия:
Сердечко чует странный зной,
Не обжигающий, но нежный,
Не обижающий, родной,
Не оскорбляющий, не грешный –
Мой!

Дмитрий:
Когда мы вместе, мы – одно.

Евдокия:
Смотри, это звезда иль птица?

Дмитрий:
Моё сознание двоится!

(Исчезают в саду, появляются Алексий и Дмитрий Константинович)

Дмитрий Константинович:
Брак этот был бы всем угоден.

Алексий:
Кто полюбил – навек свободен!

Дмитрий Константинович:
Невесты – ангелы…
Но жёны,
Как города,
Огнём сожжёны.

Алексий:
У них всё будет по-иному,
Всё  по небесному закону.

Что может лучше быть жены
И мужа, если влюблены?

И  внук ваш на престол взойдёт,
Придёт черёд.

КАРТИНА 17. КОЛОМНА. НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД ХРАМОМ

(Город украшен к венчанию и свадьбе)

Алексий:
Москва – ковчег
В потоке мировом,
Коломна – капитанский мостик.
И с пылу-жару
В мире молодом
Встречают молодых
Да ранних
Гости.

 (громко)

Венчается великий князь с княгиней,
Они ко всем собравшимся добры.

(Слуги-рынды разбрасывают монеты)

Наум:
А небосвод над храмом синий-синий,
Цветущим вишеньем украсились сады.

Стефан:
Русь веселится, Суздаль и Москва
Целуются.
Душистый воздух веет…

Наум:
Вижу, как юные души слились,
И улыбается Божия высь…

Стефан:
В Коломне свадьба.
Не обидно:
И Нижний, и Москву
Отсюда видно.

Разноголосица:
- А невеста-то, невеста,
Впрямь из суздальского теста!

- От околпаченной Литвы
Не  сносить нам головы,
Мы полуживы…

- Но живы!

- Пожар  спалил наш Кремль,
Посад, Заречье,
И язва моровая началась,
Пора сзывать нам городское вече,
Но свадебку решил устроить князь!

- Чёрный мор пошёл по мирам,
Знать и нам пора помирать.

- Дубовый Кремль
На каменный заменим,
А царская семья –
И дом и сени!

- Дай Бог детишек им
Двенадцать штук,
Глядишь,
И развернулся бы
Над Русью
Добрый круг.

- Усобиц новых,
Когда брат на брата…

- Супружество в такой беде не виновато.

Алексий:
Княгиня Евдокия – книгочея,
И о Паламе с ней поговоришь.
Её беседа – тайная вечеря,
Что светом наполняемая тишь.

Евдокия (услышав разговор):
А  Дмитрий воин и, наверно,
Будь книжником, так был не тот.
Характер у сидельцев скверный.
А мой отправится в поход,
Врага достойно разобьёт.

Дмитрий:
Да, воин я!
От края детства
Святые книги в сердце у меня.
И любо мне
Согреться у огня.
А что пергамент –
Печке разгореться!

Но что я знал
До солнечной женитьбы,
Себя готовя к битвам,
Не к венцу?
С судьбой в расчёте,
С ней теперь мы квиты,
В житейском более
Мне не плутать лесу.

Есть путеводная звезда,
Ты – Евдокия,
Тобой одной
Мой освещаем путь,
И не нужны мне
Звездочки иные,
Лишь надо мной,
Лишь только рядом будь!

Евдокия:
И на двоих – одна душа,
И жизнь едина.

Дмитрий:
Роди мне, Дуня, малыша,
Роди мне сына.

(начинается обряд венчания)

КАРТИНА 18. ТРОЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА. 1377 год

Алексий:
Я стар и свой предчувствую уход.
А что свершилось? Медленное время.
Чума и засуха и хлебный недород,
И обмеленье рек, и запустенье.
Но Сергий снова в Троице своей,
И Михаил Тверской к Москве прижался,
У Евдокии двое сыновей,
И зуб Литвы железной обломался.
Так значит – не напрасные труды,
Коль Русь воспрянула от злой беды!

(Появляется зимняя радуга. И будто бы сквозь временной портал, возникает и тает миг будущего, вся красота Сергиевой Лавры)

Как всё далеко!
Но отчётливо вижу
Волнистые дали страны,
Где ангелы церковку к церковке
Нижут,
И русские зреют умы.

Наум (входит):
Ты научил нас, Алексий,
Жизнь христианскую вести.

Алексий:
Здесь время медленней вращает жернова,
Тяжёлое, беременное время,
И перемешивает по ночам слова
Тревожная, бессовестная темень.

Меж настоящим и грядущим нет
Просвета, дней мука, вернее, мука,
Всё льётся струйкою в окаменевший свет
На мельнице веков всё мелется разруха.

Наум:
А как иначе нам себя найти?
Трем поколениям не сверзнуться с пути.

(принимается за совместную с монахами работу):

Алексий:
Наши церкви растут
В буреломных лесах,
По весне серебрятся,
Золотятся под осень,
Словно воины
Замерли на часах,
Словно копны
На Божьем покосе!

Сергий (появляется с письмом в руках):
Посланцы-греки принесли от патриарха
Письмо, а с ним дары…

Алексий:
От Филофея?

Сергий:
Скорее!
 Ошиблись, видно, как я разумею.

Наум:
Нет, отче, адрес наш,
Подписано с размахом.

Сергий:
Да я внимания подобного не стою.
Письмо смущает житие моё простое,
А тут ещё крест золотой, псалтырь…

Алексий:
Ошибки нет, указан монастырь.
Возьми подарки, а письмо прочти,
Чем это Филофей тебя почтил?

Сергий:
Вселенский патриарх всем шлёт привет
С молитвой, охраняющей от бед,
И просьбой, чтоб в обители своей
Аз общежительный устав ввёл поскорей.
Вот так и пишет:

«Архиепископ Константина града
Вселенский патриарх
И брат твой Филофей
Благословленье шлёт.
Послушай, чадо,
Какой от святости твоей
Я жду трофей.
Оставь пустынножительство своё,
И общежительный устав прими от Бога,
Чтоб светом напиталось житие,
Чтоб вперилась
В грядущее дорога.
Мы только общим житием осилим путь.
Будь здрав душой и телом!
С Богом будь!»

Алексий:
Судьбе угодно, чтоб молились вместе.

Наум:
Как это? Словно куры на нашесте?

Сергий:
Ты это слишком уж! Как воины в строю.

Наум:
Всяк по себе орудует в бою!

Алексий:
При Феодосии, давно-давно
Молились вместе. Разве не красно?

Наум:
Все блага – всем,
Всё общее имети?
Такого не могу уразумети.
На север от Москвы пойду, за Тверь,
К озёрам новгородского предела.

Сергий:
Давай скорей!
А я закрою дверь,
Сквозит,
Моя телесность онемела.

Алексий:
Ты пустыни, Наум, взыскал.
А я хочу, чтоб Русь пустою
Не оказалась,
Чтоб оскал Орды нас не пугал.
Мы крепость Духа строим!

Пустынножительству почёт.
Но если враг к вратам придёт,
Кто защитит тогда монаха?
И так мы натерпелись страха!

 (Наум ковыляет к выходу)

Алексий:
Куда это Наум рванул?

Сергий:
Вернее, от кого…

Алексий:
От патриарха?
Смотри-ка, опрокинул стул!

Сергий:
Со страха.

Алексий:
А что так? Впрочем, всё понятно.
Наум в леса бежал обратно.

Сергий:
Святою Троицей сильны,
Мы дети северной страны,
И в Боге наше озаренье.

Алексий:
Всё сбудется –
В три поколенья!

Свят патриарший пергамен.

Сергий:
Настало время перемен:
«Не своим звати,
Но вся общая имети».

Вот только трудно будет с братией,
Они же – сущие дети,
Всё в кельи тянут.

Алексий:
Перестанут.
Ведь мысль послания проста:
В уединенье мы слабеем,
Теряем в тишине Христа.
Лишь сообща мы жить умеем.

КАРТИНА 19. МОСКВА. КРЕМЛЬ. В ПАЛАТАХ. 1377 год.

Алексий:
Мир в Троице.
А дети каковы!
Уж головы подняты над Ордою,
К любви готовы,
И готовы к бою!

Осталось наколоть поленья,
Да затопить в палате печь,
И ждать, чтоб в третьем поколенье,
Навыкли жар души беречь.

Стефан(входит в окружении горстки воинов):
Весть пришла: на речке Пьяни
Рать побита до бойца.
Снова лезут агоряне
На угодия Творца!

Разноголосица воинов:
- Мы не чуяли беды,
Копья сдвинули в скирды,
Сняли тяжкие кольчуги.
- Как же мы беспечны, други!
- Вдруг из ближнего леска,
Да ордынские войска.
- Лунные поляны,
Все за Пьяной – пьяны,
- Думали, что дома,
Сгинули у Дона.
- Побоища пьяные,
Попоища бранные.

Стефан:
Побили нас поганые.

Наум:
Ох, на речке Пьяне
Пали христиане.

(входит князь Дмитрий):

Дмитрий:
На севере я собирал полки,
А то бы не было такой беды…

(к воинам)

Какие всё ж вы дураки –
Погибнуть из-за ерунды.

Алексий:
Предательство и пьянство извести
Пришла пора.
Наукой – пораженье!
Аз вижу свет!
Мы все на полпути,
До полного преображенья…

Когда бы мной не ощущалась даль,
Что солнечным озарена сияньем,
Я плакал бы, скорбел у  речки Пьяни.
Погибших русичей мне бесконечно жаль.
Какой урон! Уже в который раз!
А ты, мой князь, осознавай ошибки,
Трезвись и не ступай на берег зыбкий,
Знай, что побед твоих уж близок час!

(тихо, самому себе)
Так грустно уходить, так хочется смотреть
Не старческие сны, но молодые яви.
Увидеть Русь во всей красе и славе,
И с лёгким сердцем умереть.

Дмитрий:
Узришь, владыка, наш восход.
Готовлю воинов в ответный я поход!

Алексий (тихо):
Но мне увидеть не дано,
Что будет Дмитрием совершено.

Наум:
Вот оттого и возлюбил я глушь,
И никого не надо мне.
Поверьте!
Заполз в землянку,
Аки скользкий уж,
В болотистой
И неприглядной тверди.

Стефан:
Пройди хоть три
Столетия и боле –
Всё на Земле лишь
Бездна бед и боли.

Дмитрий (к Алексию):
Ты, Алексий, предел
Почуял отступленью,
И гимн любви пропел,
И славу Возрожденью.
Сильна закваской Русь,
Поднимется, как тесто.
Быть пекарем берусь!
Глянь, караваю тесно!

Алексий:
Есть богатырство у русской страны,
Время оружие снять со стены!

КАРТИНА 20. МОСКВА. КРЕМЛЬ. УСПЕНСКИЙ СОБОР. 1378 год

Алексий:
Пишу тебе…
Неровен почерк,
Но это лучше, чем неровен час.
Приди скорее,
Брат мой отче,
Пока светильник не погас.
Пока не увидал
На снеге
Синь улетающий души.
Пишу тебе я,
Авва Сергий,
И… поспеши!

(отправляет письмо со Стефаном)

Господи,
Я лишь лучина,
Тобой зажжённая,
Исчезает моя личина,
Огнём спалённая.
Господи!
Не обожги свои пальцы,
Дай догореть до конца,
Светом истечь,
С миром расстаться…
Я подчиняюсь
Воле Творца.
Выдохну и с последним дымком
Вниду в твой
Дом.     

Наум:
Иль смерть с косою бродит одиноко?

Алексий:
Проклятая, надвинулась с Востока!
Я завершаю свой духовный труд.
А ты, Наум, как оказался тут?

Наум:
Следы пожарищ на снегу.
Настигла нас беда.
Я это видеть не могу,
Вот и бежал сюда.

Прости мне, отче, что за Тверь,
Я на тебя напал как зверь.
Не Церковь в этом виновата,
Бедна она или богата –
Какая разница!
Она
Нам Господом Самим дана!

(Алексий прощает и благословляет. Стефан приводит Сергия и удаляется с Наумом)

Сергий:
Преосвященный Алексий, митрополит,
Ты звал меня?

Алексий:
Господь велит!

От старости изнемогаю
И вниз расти не устаю,
Гнетёт одежда золотая
Согбенность бедную мою.

Но прежде моей смерти, отче,
Прими сей крест и параман,
Так, вижу, провиденье хочет,
И так, мой сын, угодно нам.

(пытается «изнести крест зело красен, златом и каменьем украшен и параманд честен», но Сергий препятствует этому)

Сергий:
Прости, владыка, златоносцем
Аз прежде не был и теперь
Не стану.

Алексий:
Быть простецом,
Мой Сергий,
Просто.
И к бедности открыта дверь.
А вот попробуй быть во власти,
И не вкушать мирские сласти.

Сергий:
Мне общежительного права
Достаточно!
Претит мне власть,
Убийственна мирская слава,
В ней с истиною ложь
Сплелась.

Алексий:
Правители не славы ищут,
Живут, чтоб отвести беду.

Сергий:
Но можно оставаться нищим.
Был сирым, сирым и уйду.

Алексий:
Беда над Русью от Мамая…
И новый царь готовит рать.

Сергий:
Я Дмитрия благославляю
Страну свою оберегать.

Алексий:
Возьми бразды и стань трубой,
Русь призывающей на бой!

Дай руку мне и послушаньем
Ответь на мой предсмертный дар,
Тебе доступны неба тайны,
Ты, Сергий, в силе.
Я же – стар.
Митрополитом стань!
Я не шучу.

Сергий:
Без власти править –
Вот что я хочу.
Довольно мне игуменства простого,
Не плеть в моих руках,
Но Божье слово.   

Алексий:
Мы в Троице
Во множестве
Едины.
В тебе я вижу
Продолжателя и сына.
Не сан велик,
Но вера велика.
Прошу,
Не обижай ты старика
И поддержи меня.
Дай сяду…
Хочу тебя благословить.
И не рядись со мною,
Ряду
Меж нами, грешными, не быть.
Упрям ты.

Сергий:
Прям я.

Алексий:
Ну, иди же.
Поставишь свечку на помин.
Я на земле,
Но к Богу ближе.
Иди же, непокорный сын.

(Сергий удаляется, входит Стефан)

Стефан:
А что мой брат?
Он не остался?

Алексий:
От митрополии
Он напрочь отказался.

Стефан:
Говорят…

Алексий (обрывает):
Всё так нескладно!
Снова на распутье
Мы будем.
Выберут Митяя.
Как Дмитрий захотел,
Так и Собор решит.
Но патриарх его не утвердит.
Опять пришлёт митрополитом грека.
Туга петля удушливого века.

(Хватается за горло)

КАРТИНА 21.МОСКВА. КРЕМЛЬ. ПАЛАТЫ МИТРОПОЛИТА. 1378 год, февраль.

(Измождённое тело Алексия недвижимо покоится на ложе. Но вот он тщетно старается подняться и вдруг встаёт, подходит к столу и, помедлив, начинает послание, впоследствии названное «Грамота на Червленый яр»).

Алексий:
Владыка Рязанский Василий,
Афанасий, владыка Сарайский,
Почто вы, отцы, взбесились
И разодрались без опаски?
Светлы пусть дела ваши будут,
Граница епархий – по Дону.
На вас же равняются люди,
А вы не равны Закону.
Подчинитесь воле духовной,
Телесную волю смиряя.
Кто среди нас безгреховный
От Новгорода до Сарая?
Вы же, дети мои, не шалите,
А то будет резня, как на Пьяни,
А лучше бы вовсе не пити.
Бодрствуйте, христиане.

(Падает, обессилев, ударяясь о край стола)

Наум ( входит, не замечая Алексия, обращаясь к ложу):

 Чудотворче, отче, благослови…

(видит Алексия у стола)

Боже! Да он весь в крови!

Алексий (еле слышно):
Господи,
Аз есмь твой блудный сын.
Душу мою из тела ты изыми.
Верю: в Троице ты един.
Мирен сон даруй ми.
Аминь!

Наум:
Как чувствуешь себя?

Алексий:
Ве-леко-леп-но…

Тепло, как будто в небе печку
Господь для иноков стопил,
И чёрно-белую овечку,
Меня, на пастбище пустил.

Наум:
Лицо твоё преобразилось в лик,
Минуя смертную личину,
Я кланяюсь не господину,
Тебе, властительный старик!

Алексий:
Я ухожу, но оставляю
Тебе и всем
Дорогу к Раю.

(впадает в забытьё)

Наум (к самому себе):
Даже если уйду в ледяные
Непомерного снега края,
Будут узки врата неземные,
Как крещенская полынья.

Алексий
… Странноприимная земля,
Ты в погребенье не откажешь.
Внутри Московского Кремля
Мне вечность вековать на страже.

И мои кости не умрут.
И память люди сберегут.

(к Науму)

Ты поминай меня почаще,
В юдольной не теряйся чаще,
И воли не давай уму.

Склоняясь к праху моему,
Молись, чтоб сердце умягчилось.
И в этом будет Божья милость.

(к одру стекаются  князь Дмитрий, княгиня Евдокия, домочадцы)

Алексий (из последних сил, тихо):

Спасибо, жизнь,
Что мне сгореть дала
Дотла.

Лети, душа,
Ты истиной светла…

(падает замертво)

Стефан:
Он умер.
Стал ловцом небесных человеков.

Евдокия:
Таким явился он от века.

Дмитрий:
Странный голос
В покоях меня разбудил,
Вижу: стелется дым голубикой.

Вышиб дверь,
И свой взор на Восток обратил
Для грядущей
России великой!

Стефан (тихо к Науму, указывая на княжеского духовника Михаила)

Духовной власти жажду затаил
Архимандрит кичливый Михаил.
Смотри, величественный принял вид,
Кто здесь ему владычить запретит?

Наум:
Но до Царьграда
Он не доплывёт,
И жажду власти
В море погребёт!

Дмитрий:
С небес узришь, святитель, наш восход!
Полки готовлю в новый я поход!

Наум (остаётся один):
Старики замерзают,
Им видятся светлые сны.
Онемевшие образы,
Словно снежинки,
Всё летят и летят
Сквозь померкшие дни,
И не тают,
Упав на лицо,
И белы их поминки. 
Не годны для молитв,
Поучать не осталось уж сил...
На младенческий лепет
Что им ответить?

Вот бредёт Алексий
Среди братских могил,
И уже не на этом,
На том свете…

«У гроба святого Алексия митрополита чудотворца прочтило (надгробное слово  –  Авт.) чернеца наума, ему же беаше нога от рождения прикорочена, и хожаше на деревяницы, и бысть здрав» (Ерм. лет., 157)
 
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ХРАМ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА, ПРЕДЕЛ БЛАГОВЕЩЕНЬЯ ПРЕСВЯТОЙ ДЕВЫ

Стефан:
Поют утреню в Чудове,
Поминают Алексия,
Доброго сеятеля
Слов просветлённых,
Нашего пахаря
Душ просветлённых.

Наум:
Глаголом голым не блазни,
В нём нет свечения Господня.
Так много чувственной возни
В расхожих словесах сегодня.

И эту словоблудья нить,
Я б оборвал в одно мгновенье,
Чтоб с Господом соединить
Святую муку просвещенья.

Измаильтяне, агоряне
Осядут в наших городах
И муэдзины утром ранним
Затянут: бисмалла… Аллах.

И вот уж мы не христиане,
И не страдальцы за Христа,
А поголовно басурманы.
И нет Руси. Лишь пустота.

Моё Отечество в погибель
Введёт лукавая война.

Стефан:
Но – победим мы!

Наум:
Победитель,
Ну в чём, скажи, твоя вина?

Песнь воинов:

Дон ты мой, речная глубина,
Ты скажи, чем кончится война.

«Если Бог за нас, то кто на ны?»
Нам не откупиться от войны.

И сказала Дона глубина,
Что победно кончилась война.

Видит чудотворче Алексий
Восковые свечи на Руси.

Поминальный их  дрожащий свет –
В памяти людей глубокий след.

Так урядны русские полки,
Так высоки свечи у реки.

Господи, не дай, не приведи
Знать, какие тьмы напереди.

Где ты, зоревание страны,
Время снять оружье со стены.

Дон ты мой, речная быстрина,
Расскажи, чем кончится война?

Да не кончится, пожарам нет конца.
То не свечи, то горят сердца.

(Настаёт 2 июня 1431 года. В Чудовом монастыре разрушается деревянная церковь Михаила Архистратига, осыпается предел Благовещенья Богородицы, на глазах рушится церковный свод. Монахи и миряне разбирают завалы и обнаруживают мощи святителя Алексия, митрополита Московского и всея Руси. Они нетленны, даже одеяние его цело. Так Господь прославил того, кого любил).

Церковный хор («Канон на обретение мощей святителя Алексия»):

«Всем христианам в бедах помощник
И граду Москве велий заступник,
Недугующим врач безмездный
И сущим в нуждах и скорбех
Готовейшый утешитель,
И ходатый теплый ко всех
Царю Христу Богу».

( по мере пения встаёт белокаменный собор)

От автора:
В нетленных и цветных одеждах
Он правнуками вновь открыт,
Вокруг уже не то, что прежде –
Могуч первопрестольной вид.

И победительно, и гордо
К могиле чудотворца люд
Стекается. Ликует город,
Молебен в Чудове поют.

Те, кто на Поле Куликовом
Спасенье родине принёс,
Седые старцы, просят слова,
И некий старец произнес:

«Ты видишь, Алексий святитель,
Русь молодой и полной сил.
Ликуй, духовный наш воитель,
Ты нас на жизнь благословил».

Но ничему не учат речи,
Когда коснеют словеса.
И русской речи не перечат
В поэме этой голоса.


Виктор ПЕТРОВ
2022 г.