тогда и сейчас. Разница восприятия
Написана книга "Школа для дураков" Саши Соколова была ближе к концу прошлого века. Чувствуете, как звучит эта фраза? Повеяло древностью?)
Итак, издан роман впервые был издательством "Ардис" в США в 1976 году, тогда же и сам Саша оказался в Америке – обласканный зарубежной критикой и многообещающий молодой талант. Интересно, что сам Набоков дал добро на публикацию книги, похвалив автора. А вот с Бродским получилось сложнее (расскажу в комментариях, если хотите).
А я прочитала этот текст в 1988, будучи студенткой-филологом. И к настоящему моменту совершенно забыла сюжет, но зато хорошо помнила то ощущения праздника новизны, которое меня посетило за чтением. То есть сам текст в то время произвёл на меня громадное впечатление какого-то прорыва, чего-то дерзкого и настоящего. Пожалуй, это был первый постмодернистский роман, прочитанный мной вообще - не на русском языке, а в целом.
И вся эта игра с языком, временем и пространством, отказ от традиционного повествования, поток даже не сознания, а именно разговорной речи, причём речи не совсем обычного персонажа – ребёнка, как сейчас говорят, с ментальными особенностями – всё это вместе создавало ощущение небывалой свободы.
Помню, мне немедленно захотелось написать в таком же ключе что-то своё. И этого соблазна, оказывается, многие современники не избежали. Сам Соколов говорил, что, читая в 80-е русские журналы, ловил себя на мысли, что это будто бы его рассказ, им написанный и забытый, до того похожа была манера у многих тогдашних писателей.
И вот я взялась читать (вернее, слушать в исполнении Ивана Литвинова) этот небольшой, но ёмкий роман, чтобы проверить свои нынешние ощущения.
И это оказалось очень полезно. Потому что за всей постмодернистской языковой игрой, которой я снова с удовольствием наслаждалась, я разглядела трогательную, болезненную и очень нежную историю любви к женщине, любви не просто безответной, но вообще обречённой на бесплодие, любви целомудренной, при всей её страстности и сексуальной окрашенности того самого медвежьего "скирлы", сказочного и страшного.
Причём образ женщины вбирает в себя, кроме романтического образа Веты Акатовой и материнские терпеливые черты, и отзвук голоса умершей бабушки, и контральто одноклассницы Розы Ветровой. И над всем этим сокрушение автора о неумении говорить о женщине и любви. Мужчины на контрасте нарисованы совсем не так поэтично.
Вообще надо сказать, что сама проза Соколова порою превращается в поэзию, некоторые куски текста - это настоящий верлибр. Это и понятно. Сам Саша признавался в интервью, что долго не мог выбрать, прозу ли писать или стихи. И про написание слов в текст говорил так: "Находить и выстраивать их в каком-то специальном высокоэнергетическом порядке." Такое отношение к слову мне очень близко.
Магия называния, наименования вещей, Адамово райское право, перерастает у автора в Гомеровы списки кораблей и Мандельштамову бессонницу. Слова то складываются друг в друга матрёшкой, то разветвляются генеалогическим древом, и всё в рамках одной родословной – родного русского языка.
Но при всём обаянии, сегодня этот текст уже не вызывает ощущения новизны и свежести, наоборот, от него веет тем неистребимым советским духом, который довольно скоро будет отпугивать молодёжь. Уже сейчас некоторые реалии, я думаю, им не совсем понятны, а усложнённость стиля не вписывается в новую искренность.
И всё же, если вы ещё не читали этот роман, очень советую. Пока не поздно, успейте им насладиться. Это действительно отличный образец настоящей литературы, когда читателю предъявляют не технические "выверты", а удивительно цельный и красивый при всей своей кажущейся разрозненности, рассказ о первой любви. Рассказ временами задыхающийся, прячущийся за слова и смыслы, пугающийся и пугающий.
Отличная вещь.