Надя, милая, здравствуй. Я здесь, твой Осип,
Так темно, что даже почти не вижу листка,
На котором почерк кровит. Краснопалым зверем
Ступает по миру осень, и я понял что век мой
уже досчитал до ста.
Что он рвет на мне воротник, касаясь
моей шеи острым гнилым зубьём,
И ночные тени затевают странный веселый танец,
Озаряя плечи свои ледяным озорным огнем.
Я уже не помню скрип тех больших качелей,
На которых иней зимою плетет узор,
Ленинграда запах - черный свечной нагар, и ели,
Что на нас с тобою наступали, лунным осколком тлея,
Как людское племя, жестокий ночной дозор.
Вот и я, Надежда, перегорел и быть может,умер.
Или дошел до точки, до которой доходят поэты все.
И сгрызает время имя мое - лишь номер кривой на древесной плашке,
В чужеродных землях, в отчуждения полосе.
Не пиши ответа, сюда не доходят письма.
Той страны наверно, и на картах как не было,так и нет.
Здесь ветра не воют, не желтеют листья.
Не печалься, право, здесь тепло и чисто.
А за дверью хлипкой - только боль и свет.