Свет – остывая – угасает,
внутри домов, на площадях...
Шелковым платьем опадает
к твоим ногам. А ты – без слова.
Ты начинаешь верить снова
в свою судьбу. Тебе известно,
как ублажить и смерть, и страх.
Живёшь – поскольку интересно,
поскольку жил Рабле и Бах.
И поддаваясь настроенью,
меняешь прежний колорит
пустых дворов. Касаясь тенью
моей груди. Вдруг, невзначай,
ещё захочешь оглянуться,
бросая по ветру: "Прощай!.."
В тот миг кукушка куковала,
что разделённый шар земной
не дорастёт до идеала,
поскольку истина упала
в глубины памяти людской,
чтобы прослыть монументальной
и не известной никому...
А ты – не знаю почему,–
желаешь снова быть скандальной,
неоднородной и родной
для этих улиц. Окна, ниши
молчат закутавшись во тьму.
А протекающие крыши
стекают лунной желтизной...
Стекают – ласково и пышно,
как будто с этою игрой
ещё отчётливее слышно
тех, кто не понят был тобой.