Поздний вечер, месяц, грустно... Тусклый свет, горит свеча.
В темной зале пахнет дустом, ночь глядит из-за плеча.
Неоплаканные души, стонет вьюга, проберёт...
Ты не плачь, сиди и слушай, не тревожься, мой черёд.
У камина волчьи шкуры, взор туманен, бьет озноб...
Мы, как хрупкие скульптуры (фигуры), положЕнные во гроб.
Так, без веры, во смятенье, не узнав где скрыта суть,
Я уйду под Воскресенье, ты ж прости и, - позабудь...
Я прошу, погладь рубашку, что мне шурин подарил
И подсунь под дверцу плашку, и следи, чтоб он не пил.
Не видать теперь прощенья, не видать, как ни проси.
Не вводи во искушенье, не трудись, не голоси...
Пол подметен, свет потушен, травы сохнут на полу.
Как янтарь, густеют груши, мышь копается в углу.
И на клетку с канарейкой на ночь ты набрось (накинь) вуаль
И березовой жалейкой растревожь глухую даль.
Так и прожил с липкой ленью я в духовной слепоте.
И теперь пугливой тенью, всё блуждаю в темноте.