эхо «ста лет одиночества»
он закрыл глаза, прислонившись к старому, но ещё могучему каштану
ветер с пустыни одиночества тихо прошелестел: «Аурелиано»
тишина вбирала и жадно поглощала: остатки дуновения листьев, эпидемию бессонницы, звона солнца и далёких бубенцов с цыганских поселений, едва слышимых окриков и команд,
падающих белых яблок, забывчивость стара и млада
и пустых наград.
ни злыми ветрами, ни колючей правдой его не встревожить, ни сбить его тишину и покой.
он уходил…, и с ним таяли его сто лет одиночества.
и только всполохи раскалённой зари
и ошеломлённый крик
новорожденного
возвещали, быть может,
о начале долгих лет искупления, забывчивости, одиночества…
о точке старта в многоточии
финала.