Письмо другу

Дэн Чик
Поздравь меня - я больше не пишу, (кроме этого письма к тебе разумеется). Видишь ли, если понимаешь, что глупость становится навязчивой идеей - пора остановиться. Не можешь сам, обратись к врачу. Но это, полагаю, пока ещё не мой случай. Однако дело даже не в этом.

Не смейся, дорогой мой, но если честно, то вообще браться за перо и открывать рот стоит лишь в том случае, если ты Пушкин или Ленин. То есть, когда тебе есть, что сказать и ты можешь это сделать, как никто другой. Крайности, скажешь ты? Пусть. Зато быть нечто средним между поэтом и гражданином - похабство и утробное урчание желудка, ничего больше. Уж лучше тогда спиваться потихоньку и молиться, никому собой не мешая и не корча при этом из себя философа, непризнанного гения или ещё какую-нибудь дрянь. Хотя лучше бы, конечно, применять собственное появление на Земле с пользой. Я, например, вспомнил тут, как когда-то работал на заводе. Выточенная на станке деталь, прошедшая ОТК, вызывала во мне не меньшее чувство удовлетворения, чем хорошо написанное стихотворение. Рабочая гордость за полезное дело. Чёрт подери, вернуться бы сейчас на завод... Но ни завода, ни цеха, в котором я работал, благодаря 30-летним  усилиям власти - больше не существует.

Можно, конечно, пытаться оставаться, что называется, "человеком" при всех наших нынешних делах, но совесть не позволяет. "Человечком" ещё можно, "человеком" - уже нет. Потому, что быть свидетелем предательства, распродажи и, в конце концов, уничтожения собственной Родины, со всеми народами, населявшими её и ничего при этом не делать для предотвращения этих преступлений - это значит быть их молчаливым соучастником. Оставаться человеком можно только при одном условии - борясь с несправедливостью. По мере своих сил и всеми возможными способами. Не можешь - не надо. Не выходи на большую дорогу, не ищи приключений на своё нежное седалище, иди, крадучись, закоулками и найди свою жалкую частицу счастья в денежном эквиваленте, урви от жизни, что сможешь и живи себе. Амёба тоже живёт, чем ты хуже?

Жить сегодняшним днём, жить необходимым глотком воздуха для дыхания и воды для утоления жажды - это всё, чего я достоин. Поэтому больше никаких почеркушек от меня тебе не дождаться, не обессудь. Да не особенно ты и расстроишься. Я знаю. А дураков и без меня хватает, их нынче, как грязи - бери лопату, да наваливай себе в короб с ушами, сколько влезет.

Оправданий себе не ищу, их нет. И тебе не советую. Об одном только очень, очень прошу тебя - хотя бы раз в жизни попробуй остановиться и задать самому себе вопрос: "Камо грядеши, мать твою?!" Ибо дожили мы с тобой до самого наихудшего. Нет, мы не стоим на краю пропасти, этот этап пройден нами те самые тридцать с лишним лет назад. Теперь нас ждет то, обо что придется шмякнуться со всей нашей дури. Помни об этом...

Перед детьми стыдно, друг мой, а больше ни о чём не жалею.

P. S.:
Кстати, спиваться и молиться я не собираюсь, если ты так подумал. Во-первых - не на что, а во-вторых - некому.