Город утренний, призрачный, прозрачная луковица,
мгновенный, как листья в костре,
уже на заре он озвучивал улицы
как мотоциклетный трек.
По кругу, по кругу, по кругу раскручивался
упорно, за срезом срез.
Бледнело бетонное, синело стеклянное,
окружность раскрыла крест.
В каждом углу бетонных срубов
открылись люки иконные
и проступали в тени троллейбуса
тени пролетки и конки.
Загремели гантели чугунные
на перекрестках спокойствия,
где обрастали плотью и болью
из праха восставшие кости.
Колья сменяли колючую проволоку,
броня распадалась в кольчугу,
и длинные тени от бомбардировщиков
вплетались в листвяную вьюгу.
Людная, лобная, площадь площадная
в надрыве, кошачий концерт. |
"Пощады!"- как в дерево вбитый фальцет,
как вколоченный, до этого скрытый центр.
Как трапезу на пол за скатерть,
как горло осколком, как простынь с покойника
зеркально-центральный в синем небе
раскрылся колокол.
Месть и ненависть ворочались в земле,
зашкаливая градус,
колокольный центр бился в облаке -
благовест, надежда, радость.
Качалось пламя, летал лист и ветер лужу слизывал,
и в противостоянии, в равноденствии,
в равноудаленности от земли
истончалась осенняя линза.
Но горизонтальное колесо горизонта
разворачивало высь и глубь
и песней пахаря в поля патефонные
воткнули иглу.