Седой Вольфрам выходит из дворца,
Одетый в леопардовые шубы.
Поднявши герметические трубы,
Его рабы толпятся у крыльца.
Волшебным маслом землю оросив,
Он говорит: "Пора, начнём, пожалуй".
Добрыня нежно смотрит на кинжалы,
Один из них особенно красив.
Тогда подлец выходит из избы
С куском металла и пучком редиски.
Его слова бессмысленны и низки,
Его телодвижения грубы.
Добрыня, дабы враг не убежал,
На подлеца бросается без страха.
В одной его руке рязанский сахар,
В другой руке таинственный кинжал.
Кинжал красив, как вечная тоска,
Он вырезан из лимбургского сыра.
Подлец вихляет задницей, проныра,
Глумливо крутит пальцем у виска.
Течёт у многих горькая слеза
От сахара волшебного доныне,
И вот бросает преданный Добрыня,
Тот самый сахар в наглые глаза.
Но некая летучая нога,
Прибывшая из-за хребта Кавказа,
Богатыря пинает в нос, зараза,
И выручает подлого врага.
Вы помните историю Давида,
Как он пращой махал туда-сюда?
И каждый раз такая ерунда!
Подлец в избу уходит с гордым видом.
Добрыня плачет, лёжа на земле.
Глас трубный не слышней, чем хруст редиски.
Седой Вольфрам уходит по-английски.
Собачки злобно тявкают в Кремле.