Второе пришествие Воланда

Татьяна Рядчикова
                Поэтическая пьеса

30 июня 2007 года. Воланд  снова в Москве.

Воланд:

Это что? Лас-Вегас иль Монако?
Не понимаю что-то я, однако.
Кругом одни сплошные казино.

Азазелло:

Мессир, это Москва, здесь так заведено.

Воланд:

Не может быть! А где Москва тридцатых?
НКВД, чинуш пузатых, писак тупых и бесноватых?

Азазелло:

Мессир,  НКВД уж сгинуло давно.
Чины и толстосумы в кино и казино.
Теперь здесь демократия уселась на верхах.
Народ, мессир, как и всегда:
Чернь, быдло, хам и прах.

Воланд:

Прошло лишь семь десятков лет,
А как всё изменилось, Боже правый.
Летит Россия, как авто, в кювет.
Что сделали с великою державой!

Азазелло:

Мессир, к чему напрасные вздыханья?
Сей род людской не стоит состраданья.
За их грехи такое воздаянье.
Кто разум потерял, достоин наказанья.
Не зря Адама Бог попёр из райских кущей.
Весь род Адамов – проходимец сущий.
Им не вернуть утраченных небес.
На небе – Бог, в душе правитель – бес.

Воланд:

Ты, Азазелло, явственный балбес.
Не в свою область ты, дружок, залез.
Ведь если нет борьбы, нет Света – нет и Тьмы.
Зачем тогда, скажи на милость, будем мы,
Коль нет различия между Добром и Злом?
Да вся история Земли пойдёт на слом!
Явились мы сюда произвести расчёт
Людским грехам. Как род людской порочен!
Мне жаль людей. Пучина их влечёт.
Не ведают они, что мир, увы, непрочен.

Ведь сколько им предупреждений было:
Цунами, засухи, дожди, пожары, моры.
И что же результат? Пустые разговоры.
И Богу лишь свистят: «Судью на мыло»!

Их бог – нажива, золотой телец.
Кого Ты сотворил, Господь-Отец?
Исчадья ада, худшие, чем мы.
Не дети Света – дети Полутьмы.

Кругом кипит языческая страсть:
Чтоб чем-то завладеть – убить, отнять, украсть.
Мне страшно, Азазелло. Я боюсь,
Что в ад родной я больше не вернусь.
У нас в аду всё тихо и пристойно,
Законы черти чтят, живут себе достойно.
Традиции блюдут. Чтобы чертёнок
Ослушался отца и мать! С пелёнок
Ему толкуют: старших надо слушать.
А если что не так, надрать паршивцу уши.
А люди что? Не чтят отца и мать,
Готовы душу хоть кому продать,
Любому проходимцу сбагрить рады.
Да только нам душонок мелких их не надо.
Как Чичиков, накупишь мёртвых душ,
А в результате – кукиш, а не куш.
В преддверии Гоморры и Содома
Сидели б мы, голубчик, лучше дома.
С Платоном, Аристотелем иль Архимедом
Вели бы задушевные беседы.
Вот были гении, титаны духа!
Пусть мать сыра земля им будет пухом.

Азазелло:

Мессир, глядите, вон идёт наш Бегемот.
Кого он это под руку ведёт?

Воланд:

Душа её наивна и открыта,
Напоминает чем-то Маргариту.
Её душа чиста, и ей спасенья нет,
Но у неё есть тайный амулет.

Бегемот:

Добро пожаловать в Россию, мой мессир!
По случаю такому не закатить ли пир?

Воланд:

Привет, мой достославный Бегемот!
Представь нам спутницу, что вслед тебе идёт?

Бегемот:

Великий Воланд, звать её Тамарой
И я её сюда привёл недаром.
Есть у Тамары тайный амулет,
Который был потерян много тысяч лет.
Она вам всё сама без лишних слов
Расскажет, мой мессир.

Воланд:

Есть у меня занятная идея -
Прогулка по ночной Москве:
Посмотрим, чем народ здесь дышит.
Да, времена уже не те.
Посмотрим, из людей что вышло.

Где пресловутый пионер,
Что Сталин пестовал усердно?
Кто развалил СССР?
Ведь он был жив, ну, худо-бедно.
Какой апломб, какой размах –
Но только кто-то ухнул,
Колосс на глиняных ногах
Вдруг разом навзничь рухнул.
Тряхнуло, вижу, будь здоров
И вывернулось наизнанку.
Из всех щелей, из-под полов
Полезли слизни и поганки.
Всё затопила грязи муть,
Так, что ни охнуть, ни вздохнуть.

Ну, вперёд, ночной дозор!
Я  Воланд - новый Ревизор.

Азазелло:

Мессир, пойдёмте в казино,
По-моему, в том есть резон.



Воланд:

Мы не пройдём с тобою фейс-контроль –
Одеться современнее изволь.

Азазелло:

Мессир, я знаю здешней мафии пароль:
Имей побольше баксов – и ты король.
Имея много долларов, ты будешь всюду вхож,
Имея даже самую из самых жутких рож.

Воланд:

О Господи, Гоморра и Содом!
Я узнаю Москву с большим трудом.

Азазелло:

Мессир, купите фишек и включимся в игру,
Хоть мне, признаться, это совсем не по нутру.
Я ставлю на тринадцать – любимое число.

Воланд:

Смотри, чтоб мимо денег тебя не пронесло.

Азазелло:

Мессир, вы обижаете.
Вот, выигрыш весь мой.
Пусть люди отыграются, мы не спешим домой.
Чтоб не проиграться, поставлю на зеро.
В рационализме есть и практики зерно.

Крупье:

Стоп, игра окончена – нет денег в казино.

Воланд:

Стоп. И тишина повисла.
Уходим. Быстро, быстро, быстро…
Теперь куда мы держим путь?
Где б нам душевно отдохнуть?

Как поживает наш МосЛит?
Кто пишет что и что творит?
Где Лев Толстой? Где Достоевский?

Бегемот:

Ну,  как же, есть и  нобелЕвский…

Воланд:

Кто?

Бегемот:

Ну, нобелевский лауреат.

Воланд:

Не буду никого чернить,
Нельзя меня в том будет обвинить.
Однако, я прошу, заметьте,
Писатели – они ещё те черти:
Клянут страну, воюют за свободу,
Трубят о том Америке в угоду,
Но, думаю, совсем не зря
Они с восторгом  вспоминают лагеря.
Писатели там опыт приобрели немалый,
Иначе, слушайте, о чём они б писали?
Таланта к творчеству ведь нет,
А пасквиль накропать ума немного надо.
Тюрьма, тюрьма – души отрада.
Кто жив остался, тот тюрьму
Благодарит, как мать родную.
И годы, проведённые в тюрьме,
Зовёт счастливыми вполне.
Вот парадокс, загадка человека.
Без мУки человек – калека.
Оковы иногда нужны
В пределах нужных сроков.
Есть вещи пострашней тюрьмы,
Свобода – мать  пороков.

Бегемот:

Да, мессир, какая-то чума
Доверчивых людей свела с ума.
Тут чародеи, маги, колдуны
Как будто враз свалились все с Луны
И разрослись буквально как поганки,
Превращая ум людской в болванки.

Воланд:

Что есть человек? Кто он?
Раб божий или сын?
Где истина? В чём суть?
Се – человек…
Сосуд греховный,
Виновный в смертных всех грехах
Или сосуд познания,
Чей разум и душа взывают к Богу?
Он создан в день шестой творенья,
Чтоб Богу в уши славу петь?
Или подняться и прозреть,
Стремясь познать всю сущность Бога,
Надеясь другом стать Ему?
Бессмысленный вопрос, не знающий ответа.
Отставим этот
Религиозный мистицизм.
Мне больше по душе цинизм здоровый:
Живи, покуда жив, и жизнью наслаждайся.
И если даже сделал что не так – не кайся
И не беги в церковный храм
Скорее свечку Богу ставить.
Мне истина важна, мне ни к чему лукавить.
Семь десятков лет твердили:
Религия – опиум для народа.
А теперь о том забыли:
Открыты двери храмов
Для всякого рода сброда.
И кинулись все сразу
Поститься да молиться,
Так Бога и не узнав
И не поняв: чего же хотел Бог,
Лепя из праха человека?
Того ли он хотел, о чём гласил мессия
Иль он хотел того, о чём гласит мессир?

Вы скажете, я богохульствую.
Нисколько. Мне просто истина важна,
А истиной владеет только Бог.
И сколько человек не будет тщиться,
Он к Богу не приблизится ничуть
И истины Его он не познает,
Покуда будет числиться рабом,
Об пол церковный расшибаясь лбом.

Се человек?!
Се червь и прах и тлен.
Он будет раб, пока не встал с колен.
Желал ли Бог создать себе раба
Или хотел, чтоб человек стал сыном
Выше ангелов и выше Люцифера?
Где ж человечьей деятельности сфера?
Ужель стенать и биться в стенку лбом,
Пытаясь этим искупить грехи Адама с Евой?

Их искупил давно Иисус Христос -
Бог, сам себя обрекший на распятье,
Он снял с людей их праотцов проклятье
И свет ученья преподнёс:
Любовь, любовь пусть правит миром.

Как сладко быть поближе к Богу
Тем, кто нашёл к нему короткую дорогу:
Путь в храм небесный через храм земной.
Унизиться сейчас, чтоб там потом
Купаться, нежиться в лучах  всей божьей славы.
Нет сладостней мечты отравы.
Так как же так, о Боже правый?
Унизить, чтоб потом вознесть?
Чем ниже здесь – там выше честь?

Се человек: раб, тлен, прах, персть…
Увы, увы…

Азазелло:

Мессир, зачем так распаляться?
Ну, будет с них: таков людской удел.
Знать не дано, чего там Бог хотел.
Но вышло то, что вышло. И сознаться,
Мне всё равно, как тут они живут:
Как лилии, которые не сеют и не жнут,
Но пропитание всегда имеют
Или влачат существованье,
Достойное презрения, а не состраданья.
Пусть их. У каждого свой путь,
И ни к чему пытаться их согнуть
Иль распрямить. Да ну их к чёрту!
Простите, вырвалось, мессир.
Держался из последних сил,
Не удержался, чтоб род людской
Не отослать куда подальше.
Да как сдержаться, вас спрошу?
Я на дух ведь не переношу
Их фарисейской фальши.

Воланд:

Ну-ну, дружок, постой, постой,
Не надо горячиться.
Не весь, однако, род людской
Горек, как горчица.

Вот Тамара – так чиста, тиха,
Юна, невинна, но не без греха.
Связалась с нечистью такой, как мы.
А мы ведь кто? Посланцы тьмы.
Хотя стремимся к свету больше,
Может быть, чем многие,
Простите мне за каламбур,
Безрогие двуногие.

Тамара, что ж за талисман
Вы носите на шейке тонкой?
Иль то мираж, туфта, обман,
Лохотрон и маскировка?
Вот сколько слов сказал я вам
С нахальною издёвкой.

Тамара:

Мессир, сказать вы всё вольны,
Что захотите.
Но лучше воду не мутите.
Вам всё известно наперёд,
Зачем же слов водоворот
Несёт вас? Желчи волны
Оставьте лучше при себе.
Я тиха? Ну, это басни.
Я юна? Мессир, я вечна.
Но оставим спор напрасный.
Кончен бал, погасли свечи.

Воланд:

Прошу прощенья, госпожа,
За маленькую инсценировку.
Я испытать хотел вас. Жаль,
Мне перед вами так неловко.
Я признаю ваш талисман,
Его ещё Лилит носила,
Но как же вдруг попал он к вам?
В нём спит таинственная сила.
И может разбудить её лишь тот,
Кто по праву им владеет.
А ну, любезный Бегемот,
Расскажи, как было дело.

Бегемот:

Мессир, вы миссию такую
Взвалили сами на меня:
Найти реликвию.

Воланд:

Короче.

Бегемот:

А я о чём толкую?
Искал я там, искал я сям,
Вокруг да около крутился,
Покуда этот талисман
Однажды сам ко мне явился.
Лилит гуляла во дворе…
Простите, светлая Тамара,
Вы так похожи на Лилит,
Что невзначай оговорился.
Так вот, на шее у Лилит
Волшебный талисман светился.

Воланд:

И это всё?

Бегемот:

Почти что всё.
Я был обижен и простужен,
Я голодал, недосыпал.
Меня Тамара пожалела:
Накормила, обогрела,
Но это только лишь полдела –
Она меня домой взяла.
Вот теперь уж все дела.

Воланд:

Понятно мне, мой кот речистый,
Что дело тут совсем не чисто.
Лилит, посеяв талисман,
Доселе пребывает в горе,
А ты мяукаешь как кот,
Увидев птичку на заборе.

Тамара:

Довольно, Воланд. Я скажу:
Я талисман нашла случайно.
Он сам явился предо мной
И удивил чрезвычайно.
Надеюсь, это неспроста.
В том талисмане тайна скрыта.
И вы меня уж раз до ста
Назвали то Лилит,
То Маргариты дочкой,
Хотя я знаю, у неё
Детей не наблюдалось точно.

Воланд:

Всегда я помню, что я говорю
И всем своим словам отчёт даю.
Я «не рождённое дитя», -
Так вас назвал. Вы появились ниоткуда.
Вы то нашли, что я искал.
Я больше мучить вас не буду.
Вы - Маргаритина мечта,
Вы – мыслей её сгусток.
Вы – не рождённое дитя,
И вас нашли в капусте.

Тамара:

Вы всё смеётесь надо мной,
Топча и унижая,
Но не унизить вам дух мой.

Воланд:

Тамара, спрячьте жало.
Достойны место Геллы вы занять
И мне плевать,
Кто ваши родичи, отец и мать.
Но талисман придётся вам Лилит отдать
По возвращении.

Сейчас же мы пойдём туда,
Куда несут нас ноги.
В России та же всё беда:
Разбитые дороги.
А на дорогах – дураки.

Идёмте. Где наш старый дом,
Садовая, дом 10?
Музей открыли будто в нём,
Где проживала нечисть.
Плохой квартирою зовут
Достойное жилище.
И дым отечества нам сладок вдруг,
Когда придём на пепелище.

С толпою экскурсантов
Смешаемся и вот
Приют комедиантов.
Узнал квартиру, Бегемот?

Бегемот:

Ещё бы. Узнаю, конечно.
Пусть время жизни быстротечно,
Но рукописи не горят,
И вечны Мастер с Маргаритой,
Их души воедино слиты,
В покое вечном спят.

Воланд:

Не будем беспокоить их,
Есть много дел у нас иных.

Россия снова на распутье.
Страну взял в руки некто Путин.
Се знаменательно по сути –
Неждан его приход.
В двадцатом веке был Распутин.
В семнадцатом случилась смута
И изменился очень круто
В России обиход.

Сейчас мне тоже годы НЭПа
Напомнило распутство нравов.
И снова вопли: зрелищ, хлеба!
И растления отрава.
Бездонная зияет пропасть
Меж нищетою и  богатством.
И крутится большая лопасть,
Мелет граждан государство.
Век двадцать первый уж идёт,
В Лету канул век двадцатый.
Но что Россию завтра ждёт?
Не знает даже и Распятый.
Его приход с надеждой ждут,
Возводят церкви христиане,
Но Йешуа ещё тот плут,
Не предупредит приход заране.

Азазелло:

Мессир, ну что за тему завели,
Низринув Бога с пьедестала?
Бог строил царство на любви,
Как таковой любви не стало.
В уме у всех лишь только секс,
И женщин называют «тёлки».
Стиль нынче в моде унисекс.
От нравственности лишь осколки.

 
Воланд:

Жаль, нету Пушкина средь нас,
Чтобы воспеть все ножки, бюсты,
Что выставляют напоказ
Красавицы с большим искусством.
Молчат поэты неспроста,
А Пушкину все было б внове.
Жаль, что такая красота
Не возвеличена любовью.
Ах, ножки, бюсты… Это славно,
Красиво то, что без прикрас.
Но выставлено слишком явно,
Как  на продажу, на показ.
Уж тайны нет. Молчат поэты.
Да и о чем тут говорить?
Раз женщины для всех раздеты –
Их перестают боготворить.
 
Азазелло:

Мессир, мессир, да вы поэт!
Ещё одна грань дарованья!
Я восхищён, тушите свет,
В вас, Воланд, тьма очарованья.

Воланд:

Ну, хватит дифирамбы петь.
Поэзия, увы, не в моде.
Блокбастеры в кино смотреть
Принято сейчас в народе.
Их привлекает кровь и смерть
И нет любви уже в природе.
Кругом Гоморра и Содом
И разложенье духа.
Насилье входит в каждый дом,
Россию ждёт разруха.

Слышна песня «Яблочко»

Эх, Россиюшка, плакать хочется!
Поглядишь кругом – грязь и грусть.
Эх ты, яблочко, куда ты котишься,
Куда несешься ты, святая Русь?

У нас бог один – слава Бахусу!
Наливай и пей – вот девиз.
Если есть Ты там, Иисус на небе,
Будешь третьим, спускайся вниз.

Ох Ты, Господи, Боже праведный,
Посмотри с небес на нашу жизнь.
Видно, врут Тебе  Твои ангелы,
А если знаешь всё, что молчишь?

Воланд:

Ну вот, свободу получили.
А что же делать с ней, не знают.
Идеи в бозе опочили
И люди водку выбирают.
Разврат, насилие и пьянство
Приобретают постоянство.
И впрямь, куда же смотрит Бог,
Был более с людьми он строг.
Потопы насылал и глады,
Устраивал планет парады
И ледниковый был период,
Но люди быстро всё забыли.
Весь век людской – сплошные войны.
И этого они достойны.

А говорят, мы соблазняем
Людей несчастных сброд.
Их растлеваем, совращаем,
Губя из года в год.
Да будет вам! Зачем нам строить
Убогим людям злые козни?
Святоши нами их стращают,
При том на полном же серьёзе.
Как будто нам заняться нечем.
Нет, мы чистильщики Вселенной,
Мы избавляем жизнь от тлена
И все отбросы попадают
В ад, в пламя Огненной геенны.

Сжигая человечий мусор,
Искореняем мы пороки.
Идём мы параллельным курсом
С ратью божеской бок о бок.
Как у магнита плюс и минус,
Как Северный и Южный полюс -
Полная противоположность,
Но в принципе одно и то же.
Как две руки у человека,
Два глаза, две щеки, два века
И две ноздри, и две ноги,
Так двуедины мы от века.
Добро и зло – нет, не враги.
И рай, и ад - в душе людской,
В душе его и бог и чёрт.
Эдем – гармония, покой.
Но ад страстей людей влечёт.

А мы – лишь сторожи дороги,
Чтоб мрази не попали к богу,
Блюстители правопорядка.
На всё у нас есть разнарядка:
Кого куда определить,
В аду гореть, в раю ли жить.
Но хитроумен человек –
Не против совершить он грех,
Потом прощенья попросить
И дальше по наклонной жить.
Мне жаль людей, но что же делать –
Род людской не переделать.
Греховен он, глуп и упёрт,
А виноват, конечно, чёрт.

Живи по чести, человек,
И будешь счастлив весь свой век!

Азазелло:

Жесток в России стал народ,
До крови падок, агрессивен.
Кто ж так коварен и всесилен,
Кто проповедует порок?
Чёрт, дьявол иль иной мессия?
Нет, пресловутый «зомбоящик»,
Что зовёт убийцу… «киллер», -
Вот растлитель настоящий.
Разврат, коррупция, насилье -
Всё подаётся с шиком, смаком,
В красивой модной упаковке,
Там мерзость гладят по головке,
Гламурным покрывают лаком.
Не видел большего позора!
Опять Содом! Опять Гоморра!

Обращаясь к Тамаре:

Как в России вы живёте?
Ещё чуть-чуть и все умрёте.

Тамара:

Россия, ты сошла с ума…
Иного нету оправданья
Всем тем безумным злодеяньям,
Что ты на свет произвела.
Не допусти, о, Боже правый,
Хоть двадцать первый век жесток,
Чтобы зарей кроваво-алой
Опять окрасился восток.
Не допусти, святая Мать,
Чтоб брат войной  пошел на брата,
Им уготована расплата –
Без покаянья умирать.




Воланд:

Хочу сказать словами Бога,
Ведь не всегда ж он был неправ:
«Отмщенье мне и Аз воздам»!
Что ж, в ад накатана дорога.
Пока друг друга вы на части рвёте,
Готовы мы к любой работе:
Поджарить, потушить, сварить –
Всегда мы рады услужить.

Тамара:

Мир создан Богом для Любви,
А не для светопреставленья.
Воистину и без сомненья,
Мир не построишь на крови.
Так для чего же льется кровь,
На чью несытую потребу?
Глазами обращаюсь вновь
К бескрайнему живому небу.
Оно в  безмолвии скорбит,
Взирая на людские муки.
И сердце у него болит,
Болит от ран и от разлуки.
И в синем сумраке ночи
(Не спи однажды, сам послушай)
Оно в безмолвии кричит,
Пытаясь докричаться в душу.
Как окна, душу раствори,
Впусти туда все звуки мира,
И пусть заоблачная лира
В твоей душе заговорит.

Азазелло:

Мне кажется, что мы не вправе
Судить, кто прав, а кто не прав.
Рассудит время, всё расставит,
Как надо, по своим местам.
И если что-то не сложилось,
От размышления устав,
Отдайся времени на милость,
Его судьей своим избрав.

Воланд:

Нет, мы пришли сюда судить,
Тут Азазелло, ты заврался!
Всегда полезно остудить
Того, кто слишком уж зарвался.


Тамара:

Господи, спаси и сохрани Землю,
Не дай сгореть заживо
В горниле войн и катастроф.
Господи, просветли разум,
Затуманенный кровью,
Разбуди души,
Спящие тяжелым сном мракобесия.

Азазелло:

Тамара, хватит причитать,
Ты прямо как святая Мать,
Всё молишься о грешных.
То хорошо, конечно,
Но неприятно это мне –
Ведь я служу всё ж Сатане!

Воланд:

Одно другому не мешает.
Лишь состраданье украшает
Того, кто сердцем смел и чист.
Ты ж, Азазелло, нигилист!

Тамара:

Люди, давайте жить в мире,
Где люди друг друга любят
И уважают друг друга,
Потому что они – люди,
Не убивают друг друга,
Потому что им просто жалко
Кого-то лишить жизни,
Даже крошечную козявку.
Все мы под Богом ходим,
А Он, не забудьте, все видит.
Давайте жалеть друг друга,
Пусть никто никого не обидит.
И не будет больше страданья.
Землю война не разрушит,
Если будет жить состраданье
В человеческих душах.

Азазелло:

Мессир, с Россией что же будет?
Ведь просто озверели люди!


Воланд:

Какой мне дать тебе ответ?
Мы не были здесь много лет,
Десятилетия прошли.
А мы нашли – что мы нашли…
Мы не могли предположить,
Что ТАК в России будут жить.

Азазелло:

Да, мессир, во всём вы правы.
Как будто кто плеснул отравы,
И отравилась вся страна.
Но всё же в ореоле славы
Мне вдруг мерещится она…

Воланд:

Ты прав, мой друг, всё может быть.
Я это рад предположить,
Поверить, что она воспрянет,
Пыль отряхнёт, с колен восстанет…
Вернёмся снова, поглядим.
Пока домой же поспешим..

Тамара:

О сердца тонкая струна,
Вбирающая звуки мира,
Наполнит пусть тебя волна
Жизнедарящего эфира
И снова прозвучит Завет.
Внимай, душа, и сердце, слушай!
Пускай заветные слова
Проникнут в сердце, кровь и душу.
И пусть никто и никогда
Их не осмелится нарушить.
Тогда лишь счастье расцветет
И станет жизнь волшебным пиром,
Когда Земля вся запоет
В гармонии со звездным миром.