Брамс - мужчина был серьезный,
Вагнер - фат и пустозвон.
Впрочем, оба ночью звездной,
в облаках, во мгле морозной,
шли к бессмертным на поклон.
И к обоим Аполлон
благосклонен был обычно:
лучезарный, гармоничный,
полный мудрости античной,
он знакомил их порой
с той таинственной игрой,
что богам одним известна:
в ней и краскам, и словам,
и строениям, и жестам,
и долинам, и горам,
и солистам, и оркестрам -
в ней всему найдется место,
в той таинственной игре.
Впрочем, оба на заре
возвращались в мир подлунный,
многоликий, многострунный.
И обоим Аполлон
иногда дарил с улыбкой
полу-знанье, полу-сон,
полу-плаху, полу-трон,
чтоб они тропою зыбкой,
возвратились вновь к нему -
в эту солнечную тьму,
где сомненья безмятежны,
упоительна тоска,
где и он рукой небрежной
струн касается слегка,
где видна иная трасса:
в бездну змейкою скользя,
серебрится там стезя
в мир, где Вагнера от Брамса
отличить уже нельзя.