Когда луна закатится за дом,
где с древним дубом шепчется берёза,
и с идеальным вдруг небытием
обнимется – начнётся ночи проза.
Романтика в глазах сойдёт на нет
и вспыхнет в них пиковый строгий профиль…
Я снова - Фауст, мне полсотни лет,
и рядом пёс, точнее Мефистофель.
Ещё слышны по городу шаги
теней дрожащих, тающих во мраке,
всех, тех кто в жизни были мне близки
как перстни - пальцам, буковки - бумаге.
Но звуки эти хрупки и сухи,
какие оставляли бы скелеты
на кладбище, с глазницами тоски,
гуляя молча, кто во что одеты.
Но вечная проглотит темнота,
как психбольница крики истерички, -
летящей мимо правды в никуда –
гудки ночной последней электрички.
И в наступившей полной тишине,
где слышится ветвей переплетенье,
потоки крови медленной во мне,
и мерное земли сердцебиенье,
твой профиль вдруг всё явственней, живей -
губ и ресниц движенье сладкой лени,
и где-то на берёзе соловей
впервые свои пробует колени.
И кажется люблю я и любим:
есть в этой майской ночи все приметы:
таинственном и серо-голубым
окутаны деревьев силуэты,
где мы не стали жертвами зимы
среди высоток, башен, колоколен.
Царит весна, мы к ней вознесены…
и только пёс мой черный беспокоен.