Мы пили ночи тьму, её коньяк пахучий,
он крепок был и звёздочек не счесть,
как бы ползущие не закрывали тучи,
того, что в небе есть.
И не пьянели… нет, точней пьянели,
по-разному: то ты к моим ногам
склонялась вдруг, то я, то голубые ели
объятьями делили пополам.
И хохотали на ночном бульваре,
как будто город нам принадлежал
в распахнутом своём ночном кошмаре,
где кровь реклам и месяца кинжал.
Со всеми переулками, мостами,
с блестящей мостовой - от первого дождя,
с бегущими куда-то фонарями
мрак решетя;
с домами, где людские судьбы сжаты
безмолвьем стен - без жизни и огня.
То я был по столице твой вожатый,
то ты вела меня.
Безумца два, в любви своей слепые –
последняя фантазия Дали -
четырёхрукий монстр… и ели голубые
за нами шли.
От нас дрожали каменные ульи,
когда мы испускали счастья крик -
мы замолкали только в поцелуе
на долгий миг.
Ни пса, ни полицейского, ни смерти,
не встретили мы на пути своём,
земля качалась и с небесной тверди
катился гром.
И в городе пропали - в самом сердце -
связь с прошлым днём и будущим рубя.
отступники… нет – хуже - иноверцы…
нет - верящие только лишь в себя.
Так начиналась пятница страстная.
Так начинался страшный перелом…
Теперь мы спим. И ты совсем иная
щекой горячей на плече моём.
И если мы проснёмся, будут длится
часы как боль, как исповедь и стыд.
И только Бог увидит наши лица
и нас простит.