***
Нам запрещали грешный наш язык,
И мы б сошли на нет, глухонемые,
Но мертвых хор «Катюшу» грянул в стык
И поддержал порядки боевые.
Нас вновь не понимал никто, и мы
Поверх барьеров выход проглядели,
Но Достоевский с нами был, зимы
Исчадие и выкормыш метели.
Рахманинов в депрессию вводил
Соседей, дребезжало пианино
(По опциям Чайковский подходил
Намного больше, но и он бил мимо).
На па-де-де мы вышли из угла,
В котором самовито проживали,
Чтобы глаголом сжечь уже дотла
Сердца людей. Но замерли в печали.
Мы у пруда держалися втроём
С Одеттою как с нашим атаманом.
А черный лебедь черным же крылом
Талебовский лупил нас по карманам…
И всё-таки! Из слёз, из темноты,
Из мощного, но матерного слова
Мы вырвались вперёд на три версты.
Прокашлялись. И замолчали снова…
Но и потом никто не сожалел,
На том конце бессмысленного жеста,
О том, что в бездну с Ницше поглядел
И ощутил сиротство, как блаженство.
27.05.22 г.