На несколько секунд над сценой зависла тишина и вдруг из аккордеона полилось странное утробное урчание: вместо пассажей шевеление пальцев Брунгильды вызывало вихрь побулькиваний, которые перерастали в глубокий затягивающий шум. Креслица посетителей кафе вместе с последними немедленно взмыли в воздух по строго вертикальной траектории, и зависли. Прогремел удар гонга и — посетители исчезли, лопнув как пузыри в креслах. Певица на сцене взирала на происходящее с недоумением, впрочем, вполне спокойно. Приглядевшись, я заметила красную шёлковую ленточку, обвивающую ее шею, завязанную странным плотным узлом, заканчивающимся обгорелыми кончиками ленты. Она успокаивающе махнула мне рукой и вдруг подпрыгнув и зависнув в воздухе на мгновение, исчезла. По телу Брунгильды пошла рябь, как по испорченному экрану. Вертлявый не унимался и бил в гонг, вот только звук ударов становился все глуше. Я ощутила давление в области шеи и с удивлением обнаружила на ней красную ленту, конец которой тянулся к сцене. Меня затягивало в центр происходящего. Ноги оторвались от земли и я полетела в сторону мужчины с гонгом. Приближаясь, я заметила, каким яростным огнём горят маленькие чёрные глазки. Потом все завертелось, закружилось, мимо пролетела фата…
Я очнулась на полу, в незнакомом помещении. Никого рядом не было.
Пол был влажным и склизким. Отполированная временем плитка с замысловатым орнаментом. Голова как будто немного прилипала к полу, вязла в чем-то склизком. Я прикоснулась рукой к месту, где должны были быть волосы и поняла, что их нет. Тело казалось более массивным и одновременно каким-то увядшим. Помещение было похоже на длинный узкий коридор. По обеим сторонам от меня тянулись ряды полок, заполненных чем-то доверху. Потолок уходил ввысь, как колодец. Где-то далеко, коридор заканчивался окном, к стёклам которого был приклеен черно-белый пейзаж. Я приподнялась и обернулась. Другая сторона коридора заканчивалась старой деревянной дверью лилового цвета. Ряды слипшихся старых книг вокруг меня слегка пульсировали. Полки уходили далеко вверх и счету книгам не было. Из-под каждой обложки вилась красная нитка-закладка. Нити не заканчивались, а тянулись и тянулись куда-то еще выше. — Ты знаешь, что делают оболочки Первых, когда мы отдаем должное их неподобающему справедливости появлению? — неожиданно раздался голос за его левым ухом. — Умирают. Совсем. Чтобы освободить место достойным Десятым. Я снова оглянулась. За дверью, которая вдруг стала прозрачной, я увидела три маленьких девчоночьих фигурки в платьицах. А за ними — четвертая фигура, массивная и явно мужская. Дети хихикали и переговаривались между собой, явно не замечая того, что у них за спиной. Справа на полке, на уровне глаз, я заметила старый блокнот — тот самый, что мы нашли когда-то возле двери. Красная Нить, торчавшая из книги была плотно оплетена тремя другими — оборванными — и лоснилась.