Первую пурпурную глицинию
Я вспоминаю с юности, висящую
на проводе за окнами
зала для завтраков, по соседству
с домом Стивена Пизариса.
Я любил его высокую, худенькую дочь,
Или так мне казалось, и я бы ждал
возле черного входа, в прострации,
умоляя, чтоб меня приютили. Возможно,
то были лишь весенние цветы
с их тошнотворными запахами,
которые и заразили меня. Когда Стив
И Софи, с тремя детьми
собрали вещи и двинули на запад,
Я провожал весну за весной,
под гнетом страсти, в полусне,
прося в молитвах смерти. Теперь я знаю -
Ответили на те молитвы.
Тот мальчик умер, кирпичные дома
просели, потемнели от дождя,
возраста и пользованья ими, наконец
закрыв свои глаза и Калифорнию
видя во сне. Я понял это
лишь сегодня. Проснувшись рано утром
в пустом доме, который в последнее время
потрепали бури. Ничего
не искал я. На поверхности бочки
с дождевой водой, побледневшие,
плавали рваные клочки соцветий.
The first purple wisteria
I recall from boyhood hung
on a wire outside the windows
of the breakfast room next door
at the home of Steve Pisaris.
I loved his tall, skinny daughter,
or so I thought, and I would wait
beside the back door, prostrate,
begging to be taken in. Perhaps
it was only the flowers of spring
with their sickening perfumes
that had infected me. When Steve
and Sophie and the three children
packed up and made the move west,
I went on spring after spring,
leaden with desire, half-asleep,
praying to die. Now I know
those prayers were answered.
That boy died, the brick houses
deepened and darkened with rain,
age, use, and finally closed
their eyes and dreamed the sleep
of California. I learned this
only today. Wakened early
in an empty house not lately
battered by storms, I looked
for nothing. On the surface
of the rain barrel, the paled,
shredded blossoms floated.