Саша Черный (=А. М. Гликберг)
Поденщица
Рано утром к русским эмигрантам
В дверь влетает с сумкой Эльза Шмидт.
Влезет в фартук с перекрестным бантом
И посудой в кухне загремит.
В бледных пальцах вьется мыло с тряпкой,
На лице - фиалки честных глаз.
На плите змеисто-синей шапкой
Под кофейником ворчит веселый газ...
В лавку вниз, как легкий вихрь, помчится,
Ищет-рыщет, где бы посходней:
"Чужестранцы эти - словно птицы", --
Чуть косит усмешка круг бровей...
И опять на кухне пляшут локти,
Шелуха винтом сползает вниз,
Наклонясь над раковиной, ногти
В светлых брызгах моют скользкий рис.
Как пчела, она неутомима...
Вытрет кафель, заведет часы.
Вдоль стены чисты, как херувимы,
Спят на полках банки и весы.
Руки моют, а глаза мечтают --
Завтра праздник, день "своих" хлопот:
Там за Шпрее, где вишни зацветают,
Ждет ее игрушка-огород.
С сыном Максом, увальнем-мальчишкой,
Сельдерей посадит и бобы...
На плите котел запрыгал крышкой --
Заструились белые столбы...
В дверь вплывает эмигрант-учитель,
Бородатый, хмурый человек.
На плечах российский старый китель,
За пенсне мешки опавших век.
Эльза Шмидт приветливее солнца:
"Кофе, да? Устали? Я налью..."
И в стакан, туманя паром донце,
Льет кофейник черную струю.
"Дети? Я давно их напоила.
В сквер ушли -- сегодня славный день...
Закупила сахару и мыла...
И сирени... Чудная сирень!"
Эльза Шмидт закалывает ворот,
Сняв свой фартук, словно крылья, с плеч.
"Побегу". -- "Куда?" -- "На стирку в город".
И ушла, убрав ведро под печь.
Китель свесил с табурета полость, --
Засмотрелся эмигрант в окно:
Вежливость, и честность, и веселость...
Он от них отвык уже давно.
(1923)
Die Zugehfrau
Mit der Tasche eilt am fruehen Morgen
Zu den Emigranten Else Schmidt,
Zieht die Schuerze an, fuer Kuechen-Sorgen,--
Und bei Russen geht es los wie wild.
Blasse Finger wechseln Seifen, Lappen,
Ehrlich aeugen die Veilchen im Gesicht...
Auf dem Herd, wie auf den Muster-Wappen,
Blaut das Gas, und frischer Kaffee riecht.
Wie ein leichter Wind fliegt sie dann `runter,
Ins Geschaeft, und feilscht um Preis und Sort`...
Mit dem schnellen Laecheln meint sie munter:
"Wie die Zeisige, -- die Auslaender dort".
Wieder in der Kueche, taenzeln Haende,
Unterm Messer fallen Schalen hin,
Sie bueckt sich zum Becken, und behende
Waescht den glatten Reis in dem Gerinn`.
Sie ist unermuedlich, wie die Bienen,
Wischt die Kachelwaende, zieht die Uhr...
Und bald schlafen, rein wie Cherubinen,
Waagen, Glaeser in der Positur.
Waehrend Putzens traeumt sie, Augen gluehen:
Morgen - Feiertag, fuer "eigne" Sorgen frei,--
Hinter Spree harrt, wo die Kirschen bluehen,
Klein und fein, die Schrebegaertnerei.
Mit dem Soehnchen Max, dem plumpen-kecken,
Wuerd` sie Bohnen pflanzen, Sellerie...
Auf dem Herde springen Kesseldecken,
Und die weisze Wolke steigt um sie...
Es schwimmt `rein der Emigrant, ein Lehrer:
Baertig, finster, als ob taet` was weh...
Russische Montur wirkt immer schwerer,
Schlaffe Lider hinter dem Pincenez.
Else Schmidt ist freundlicher als Sonne:
"Etwas Kaffee? Muede? Ich schenk` ein..."
In die Tasse flieszet schwarze Wonne,
Und die Kanne dampft, so warm und fein.
"Kinder? Laengst getrunken und gegessen!
Schoenes Wetter, spielen bei dem Haus...
Ich kauft` Zucker, Seife, etwas Kressen,
Und den Flieder... Hier: ein dufter Strausz!"
Else Schmidt vernagelt sich den Kragen,
Wie zwei Fluegel zieht die Schuerze weg.
"Nun, ich lauf`! Die Waesche waschen tragen!"
Und eilt hin, die Eimer weggesteckt.
Die Montur sitzt schief auf seinem Hocker,--
Alter Russe schaut sie gehn davon:
Hoeflich, ehrlich, brav und froehlich-locker...
Lange abgewoehnt ward dies ihm schon.
.
.
-(