В продолжение "Мощь и слава войны. Империя".
http://stihi.ru/2022/06/28/7646
http://stihi.ru/2022/06/29/2166
Нет, я не Байрон, я другой...
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
М. Ю. Лермонтов
____________________________________
В письме Вяземскому в ноябре 1825 года Пушкин пишет:
"Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чорт с ними! Слава Богу, что потеряны. <...> Оставь любопытство толпе и будь заодно с Гением. <..-> Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. - Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок - не так, как вы - иначе...".
Итак.
Свою сугубо русскую поэму "Полтава", посвящённую вероломству малоросов Украйны, искавшим получить свободу от Москвы даже через союз с "учителями" Петра Первого — шведами во главе с их королём — Карлом Двенадцатым, Александр Сергеевич начинает с цитаты в оригинале (на английском языке) из литературной поэмы Джорджа Байрона "Мазеппа".
The power and glory of the war, Faithless as their vain votaries, men, Had pass’d to the triumphant Czar. B y r о n. (Мощь и слава войны, Как и люди, их суетные поклонники, Перешли на сторону торжествующего царя.)
Во славу русского Царя и оружия украинская буча закончилась победой и разгромом шведов под городом Полтава.
" Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! о славный вид!
Еще напор — и враг бежит.
И следом конница пустилась,
Убийством тупятся мечи,
И падшими вся степь покрылась
Как роем черной саранчи.
Пирует Петр. И горд и ясен
И славы полон взор его.
И царской пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Но где же первый, званый гость?
Где первый, грозный наш учитель,
Чью долговременную злость
Смирил полтавский победитель?
И где ж Мазепа? где злодей?
Куда бежал Иуда в страхе?
Зачем король не меж гостей?
Зачем изменник не на плахе?"
Допустим, Пушкин отдал дань правде, не слукавив, что Русский Царь считал на полном серьезе Карла Двенадцатого, как и всех остальных шведов своими учителями. И бой, данный под Полтавой, лишь кровавые учения отсталой российской армии передовому военному искусству Западной цивилизации.
Оттого воодушевленный ратным подвигом своих полков Петр Первый садится за стол вместе со своими пленниками, огорчаясь лишь, что Крал не пожелал с сами Царём разделить победную трапезу. Единственно, кто вызывает христианскую ненависть в Царе (словами автора поэмы) — "Иуда"-Мазепа. Один из "двенадцатых". Прочие хороши! Ничего не скажешь!
Оттого и вынесена, вероятие всего, в эпиграф поэма (на языке, малоизвестном в петровской России) "Mazeppa", в коей есть поразительные строчки, знакомые кроме самого Пушкина пожалуй что на тот момент единицам:
Mazeppa
I.
'Twas after dread Pultowa's day,
When Fortune left the royal Swede--
Around a slaughtered army lay,
No more to combat and to bleed.
The power and glory of the war,
Faithless as their vain votaries, men,
Had passed to the triumphant Czar,
And Moscow's walls were safe again--
Until a day more dark and drear,
And a more memorable year,
Should give to slaughter and to shame
A mightier host and haughtier name;
A greater wreck, a deeper fall,
A shock to one--a thunderbolt to all.
I
Он стих — полтавский страшный бой,
Когда был счастьем кинут Швед;
Вокруг полки лежат грядой:
Им битв и крови больше нет.
Победный лавр и власть войны
(Что лгут, как раб их, человек)
Ушли к Царю, и спасены
Валы Москвы… Но не навек:
До дня, что горше и мрачней,
До года, всех других черней,
Когда позором сменят мощь
Сильнейший враг, славнейший вождь,
И гром крушенья, слав закат,
Смяв одного, — мир молньей поразят!
Что пишут критики, анализируя текст байроновского "Мазеппы"?
"В первой строфе поэт констатирует разгром шведской армии под Полтавой и победу русского оружия. Впрочем, завершается строфа почти угрозой грядущего «сильнейшего врага», который будет способен и потягаться, и одолеть «Москву»."
Как же так? Наше "солнце русской поэзии" предваряет Победу под Полтавой над "шведскими учителями", во главе угла, и над малоросами, во втором смысловом ряду, историческим пророчеством короля Карла о неминуемом реванше за поражение северных рыцарей. Грядущий реванш предстанет вспышкой молнии. Громом среди ясного неба надменного Военачальника и более могущественного войска, чем это случилось сегодня в степях Украйны.
Удивительное поэтическое солнце Пушкина кому предсказывало крах?
России целиком?
Или, напротив, торжество независимости Украйны? И в этом крах победы России в Полтавском сражении?
"М а з е п а.
Покой души твоей мне дорог,
Мария; так и быть: узнай.
Давно замыслили мы дело;
Теперь оно кипит у нас.
Благое время нам приспело;
Борьбы великой близок час.
Без милой вольности и славы
Склоняли долго мы главы
Под покровительством Варшавы,
Под самовластием Москвы.
Но независимой державой
Украйне быть уже пора:
И знамя вольности кровавой
Я подымаю на Петра.
Готово всё: в переговорах
Со мною оба короля;
И скоро в смутах, в бранных спорах,
Быть может, трон воздвигну я.
Друзей надежных я имею:
Княгиня Дульская и с нею
Мой езуит, да нищий сей
К концу мой замысел приводят.
Чрез руки их ко мне доходят
Наказы, письма королей.
Вот важные тебе признанья.
Довольна ль ты? Твои мечтанья
Рассеяны ль?
М а р и я.
О милый мой,
Ты будешь царь земли родной!
Твоим сединам как пристанет
Корона царская!"
Ай да, Пушкин, ай да сукин сын!
«Мюнхен: выбор между войной и позором. Я думаю, что в следующие несколько недель нам придется выбирать между войной и позором, и я почти не сомневаюсь, каким будет решение», — точная цитата Уинстона Черчилля,
иногда ложно переводимая, как выбирая между войной и позором, позор, получаешь и войну и позор.