Ты царь: живи один.
А. Пушкин. Поэту
Я средь бумаг нашёл две автотипии —
То Пушкина портрет, Кипренского творенье.
А Пушкин для меня не рядовой пиит —
Он яркая звезда, непревзойдённый гений
И эталон для тех, кто жаждет сочинять.
Я в рамке на стене решил портрет повесить
(В надежде часть его таланта перенять).
Но вот какой из двух? Серьёзно надо взвесить.
Казался слишком ярким мне один портрет:
С румянцем на щеках, с глазами голубыми —
Как на открытке - был любимейший поэт.
Такой вульгарный вид пред днями роковыми?..
Я сразу эту репродукцию отверг:
Его убил Дантес... А он некстати весел.
С другой же на меня взирает человек
С трагической судьбой... Её я и повесил.
* * *
Хотел я быть таким, как те мои кумиры,
Что покорили мир волшебным звуком лиры:
Поэта нет уже... Но перлы дивных слов
Доходят до людей из глубины веков...
Чтоб славу заслужить, чтоб жгла его сатира,
Обязан быть поэт с растерзанной душой,
И волновать его должны все боли мира…
Но нынче от души нет прибыли большой...
Будь лучший я поэт - судьба моя известна:
Поэзии в наш век, как мне ни жаль, нет места!
Я не востребован... Обидно мне до слёз,
Что до меня народ культурой не дорос.
Ну, значит, поделом, что нынче всё иначе,
Что Рифма для людей лишь в песнях что-то значит,
Что Бог наш — Капитал, и в деловитый век
Поэзию сменил на деньги человек.
Да будет так! Ведь ты, поэзии служитель,
Ведёшь себя порой совсем как небожитель:
Ты требуешь к себе вниманья большинства -
И преклоненья, что достойно божества.
Признайся: умерщвляя с лёгкостью людей –
Своих героев – ты отъявленный злодей!
Не лучше я других... И деньги мне не чужды...
Но душу я пущу на собственные нужды.
Нас силой вынуждают то сейчас любить,
Что сорок лет назад считалось непристойным.
Да и поэтов нынче нет, кого убить
Считалось бы занятием вполне достойным.
Поэтов убивать... Ну что за ремесло!
Я знаю: гений просто так не умирает,
Он, видя, что таланта время истекло,
Достойного себе убийцу выбирает.
В небесном мире Муз (куда и я допущен)
Негаснущей звездой сияет гений Пушкин,
И Дару божества его достойны строфы.
В культуре смерть его подобна катастрофе.
Напрасно ты зовёшь вступить в соревнованье,
Тебя не превзойдёт никто и никогда,
Ты заслужил навек божественное званье:
Единственный поэт – навечно, навсегда!
Но, если уж судить с позиции идейной,
В борьбе он был бессилен с подлыми людьми:
Свой гений разменял на плен судьбы семейной,
А сдачу скромно взял женою и детьми.
Он в браке счастлив был и мог бы долго жить,
Творить шедевры в сладострастии любовном...
Но кто же нам позволит двум богам служить!
Поссорил он невольно Геру с Аполлоном.
Ты гений? Не гордись! В желаниях нескромный,
Ты можешь вызвать гнев у жителей небес,
И киллер устранит тогда тебя наёмный
С фамилией простой - Мартынов... Иль Дантес...
Их молча развели к барьеру секунданты,
И хладнокровно Жорж Дантес курок спустил...
У тех, кто убивает, тоже есть таланты:
Он гения убил - и Бог его простил!
* * *
Мечтания мои нарушил телефон:
Звонит какой-то мне художник незнакомый
И Пушкина портрет вдруг предлагает он,
Настойчиво довольно, аргумент весомый —
Мол, очень тот портрет на Пушкина похож!
Назойливость его — отсутствие культуры,
Хоть и художник он... Интеллигент... Так что ж?..
Как будто бы писал он Пушкина с натуры!
К тому же у меня уж есть портрет его.
Вдруг говорит жена: «Как это символично!
Как будто про портрет он знает... Волшебство!..»
Ну, а по мне — так это просто неприлично.
И всё же мне звонок покоя не давал:
Ведь информация случайно не приходит...
Художник про портрет как будто что-то знал...
Что? Эта репродукция мне не подходит?
Я глянул на портрет, висящий на стене,
И вспомнил про другой, который стал опальным.
Я вновь достал его — теперь казалось мне,
Что Пушкин был на нём вполне живым, реальным!
И тот, что на стене, казался мне другим:
Уныние внушал он тёмным, мрачным фоном,
Безрадостным на нём был Пушкин, неживым,
И мне он показался даже незнакомым!
* * *
И я уже без колебаний заменил
Портреты на стене... Но легче мне не стало —
Вопрос наисложнейший мысль мою дразнил:
Что для меня замена эта означала?
Не замечаем мы, что в нас живёт хандра...
Портретов было два, и я свой выбор делал,
И нет сомнений в том, что мне ещё вчера
Безжизненного видеть Пушкина хотелось.
Сегодня захотел я знать, что он живой;
Что беззаботен так, что даже неприлично;
Что он кивает мне курчавой головой;
Совсем не удручён судьбой своей трагичной.
Так вот о чём поведал Пушкина портрет:
Я волен выбирать в эмоциях тональность,
Я волен отменить свой собственный запрет...
Нет, вовсе не портрет я выбрал, а реальность!
Желая оживить безрадостный портрет,
Внезапно ощутил в душе усталой радость,
Унынию былому места больше нет,
И я теперь живу, вкушая жизни сладость.
А со стены кумир мой смотрит на меня
И предостерегает взглядом от трагизма:
«Страдают пусть другие, жалобно стеня,
Твой мир совсем иной — в нём больше оптимизма».