Всё повторяется снова ровно в четыре утра.
Снова страна не готова, снова на бойню пора.
Снова у военкомата толпы стоят мужиков,
Им выдают автоматы снова без пуль и штыков.
Снова зарёваны мамки, дети вертят головой
На непривычные танки, как и на говор чужой.
Ты не один просыпался с мыслью "А если бы мы....",
Вместе с тобою страна вся, вся - от тюрьмы до сумы.
Видно, мы так не умеем и оттого-то должны
Лишь про зелёного змея видеть тревожные сны.
Видели роспись на скалах? Кони с быками бегут,
Русь это нарисовала, раньше живущая тут.
Сколько раз эта тревога нас настигала в пути?
Тело убитого Бога сколько пытались найти?
Знаем мы, кто это делал сотни и тысячи лет,
Вроде из нации белой, впрочем, быть может, и нет.
Это потом побелели, взяв наших жён и детей,
С нашею кожей на теле только душою не те.
Немцы - их так называли, вроде немы и не мы,
Жрали картошку на сале долгих четыре зимы.
Мы их, конечно, загрызли, дёсна летели вразнос
И пропустили, как гризли, через кровавый понос.
Но отчего же тревожно двадцать второго с утра?
Может быть, всё-таки можно? Или, вернее, пора?