Наступает час и в себе обнаруживаешь отца...
С его, как сказали б спецы, мелкой моторикой, петушиной задиристостью словца.
Штампами неискоренимых привычек, взмахами рук, выражениями, точь-в-точь, лица.
Как бы он поступил-ступил думаешь, интуируешь, будто брюки посмертные( на рыбалку, дачу?) прикладываешь под пояс, ремень к ремню,
или в джемпер его руки суёшь в рукава и пуговицы с петлями сводишь к нулю.
Недалече от яблони упадает плод, да под горку катится иной раз чёрт-те куда;
где метель кромешней, шире во льду полынья, черней вода.
Посидеть бы нам хоть разик ещё за праздничным за одним столом,
да почуять себя - не развилкой сучьев - одним, как ни есть, стволом;
поваракать под рюмочку за всю - пардону просю - сволоту напрямки;
затянуть, наудачу, с грустинкою, неумеючи - " под вербОй Алёна мыла рушники..."
И летит в лицо - не продохнуть - старый друг - тополиный пух,
и от слов, пустой породой выбранных на горА, язык распух.
Дай же отче, отече, произведший меня на свет,
сил упомнить всё излИтое на меня отечество до мельчайших черт.