Васи;лий Андре;евич Жуко;вский русский поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии, автор элегий, посланий, песен, романсов, баллад и эпических произведений. Также известен как переводчик поэзии и прозы, литературный критик, педагог. Учитель русского языка великой княгини, а затем императрицы Александры Фёдоровны и наставник цесаревича Александра Николаевича. Тайный советник. Автор слов государственного гимна Российской империи «Боже, Царя храни!».
В 1770 году секунд-майор Афанасий Иванович Бунин, помещик Тульской, Калужской и Орловской губерний, получил в подарок от приятеля майора Муфеля двух девушек, захваченных в плен при штурме турецкой крепости Бендеры. Это были сёстры Сальха и Фатьма, отец которых погиб при защите города. Младшая из них, Фатьма, которой было 11 лет, скончалась через год, а её 16-летняя старшая сестра выжила. В 1786 году Сальха получила официальный вид «к свободному в России жительству», в котором указано, что она была крещена, восприемницей стала жена Бунина Мария Григорьевна. После крещения Сальха получила имя Елизавета Дементьевна Турчанинова. П. А. Плетнёв в своих воспоминаниях уточнял, что якобы слышал от самого Жуковского, что его мать происходила из сераля турецкого паши Силистрии. Елизавета Дементьевна стала наложницей А. И. Бунина, её поселили в усадьбе Мишенское в особом домике; в дальнейшем она заняла должность ключницы в поместье.
В законном браке у Афанасия Ивановича Бунина и его жены Марии Григорьевны Безобразовой (1728—15.03.1811) родилось 11 детей, из которых к 1770 году выжило пятеро. Оставаясь наложницей, Елизавета Турчанинова нянчила младших дочерей своего хозяина от законной жены — Варвару и Екатерину. У А. И. Бунина не было наследника: его единственный сын Иван, подававший большие надежды, скончался в молодых годах.
Со временем глава семьи поселился в доме у своей наложницы; у них родились три дочери, умершие в младенчестве. После переезда Афанасия Ивановича к Турчаниновой разгневанная Мария Григорьевна перестала пускать турчанку в усадебный дом и запретила общаться с нею дочери Варваре. 29 января 1783 года Елизавета Дементьевна родила сына, отец которого тогда находился в Москве.
Крещён Василий был в усадебной церкви Покрова Пресвятой Богородицы и записан как «незаконнорождённый сын дворовой вдовы». Восприемником стал обедневший киевский помещик Андрей Григорьевич Жуковский, приживал Буниных, он же усыновил Василия, передав ему свою фамилию и отчество. По легенде, крёстной матерью вызвалась быть Варвара Бунина, а весной и сама Елизавета Дементьевна пришла к Марии Григорьевне и положила младенца Василия у её ног, после чего мир в поместье был восстановлен.
Василий Жуковский остался единственным ребёнком в барском доме и рос на попечении родного и приёмного отцов. Тем не менее А. Н. Веселовский замечал:
«Его не отделяли от других детей, окружали теми же попечениями и лаской, он был как свой, но чувствовал, что не свой; он жаждал родственных симпатий, семьи, любви, дружбы, и не находил».
В 1785 году А. И. Бунин записал Василия сержантом в Астраханский гусарский полк; в 6 лет Жуковский получил чин прапорщика и по неясной причине был уволен в отставку. В том же 1789 году ему наняли немца-учителя Екима Ивановича, но тот не обладал педагогическим талантом, и обучением Васи занялся его приёмный отец Андрей Григорьевич Жуковский.
В 1790 году семейство Буниных переехало в полном составе в Тулу. Зимой Василия отдали в пансион Христофора Роде как приходящего ученика.
В марте 1791 года в Туле скончался 75-летний Афанасий Иванович Бунин. По завещанию всё состояние он поделил между четырьмя своими дочерями, Турчаниновой и Василию Жуковскому не было оставлено ничего. М. Г. Бунина передала Елизавете Дементьевне на сына 10 000 рублей — весьма значительную сумму. Глава семьи был похоронен в Мишенском, куда вернулись домочадцы; Василия оставили в пансионе Роде вплоть до его закрытия в 1792 году.
Осенью 1792 года он поступил в Главное народное училище, но вскоре был исключён за «неспособность». Далее Василия приютило семейство Юшковых, Варвару Афанасьевну Юшкову — свою единокровную сестру — Жуковский затем называл «хранителем своего детства».
Живя в имении, он вновь занимался со своими племянницами — дочерьми Екатерины Афанасьевны Протасовой. Речь шла о романтическом влечении к старшей из девочек — 12-летней Марии. Это сразу же сказалось и на поэтической активности: если в 1805 году он написал всего три стихотворения, то в 1806 году — 43. Первое обращение к Маше Протасовой в дневнике относится ещё к 12 августа 1805 года, это описание их диалога, причём реплики, обращённые девочке, даны по-французски. Отъезды Е. А. Протасовой с дочерями в имение погружали Жуковского в меланхолию, дела в 1806 году шли плохо. Гонорар за последний том «Дон Кихота» было обещано переслать в Белёв, то есть поездка в Москву оказалась безрезультатной.
После возвращения Протасовых возобновились занятия. В противоположность принятому в те времена поверхностному образованию девочек, Жуковский очень серьёзно подошёл к роли учителя. По утрам занимались историей, читали Геродота и Тацита, вечером были философия и литература, эстетика, натуральная история. Он разрабатывал планы, причём учитель и ученицы учились вместе, он читал с ними то, что было необходимо ему самому.
Жуковский стал для своих учениц одновременно педагогом и товарищем, они обращались к нему на «ты», называли по имени-отчеству или Базилем. Он стремился к открытости в отношениях, в частности, к выработке привычки к совместному анализу поступков, даже самых маловажных.
30 августа 1806 года Россия объявила войну наполеоновской Франции. Поскольку ожидалось вторжение, шло формирование ополчения (милиции). И. И. Дмитриев, приглашая Жуковского в Москву, советовал ему написать что-нибудь на тему «Бард после битвы» по сюжету оды Грея «Бард», написанной в подражание Оссиану. Работа неожиданно пошла: Жуковский обратился к образам «Слова о полку Игореве», а образ Барда слился воедино с Вещим Бояном, и представил всеобщее русское чувство. Темой нового стихотворения стала «Песнь барда над гробом славян-победителей».
В ноябре 1806 года Жуковский отправился в Москву и передал «Песнь барда» в «Вестник Европы»: издатель Каченовский взял его в декабрьскую книжку. Стихотворение сделало своего автора настолько известным, что незнакомые люди снимали перед ним шляпы на улице и пожимали ему руки; композитор Кашин положил текст на музыку, и Жуковский добавил к нему «хор». Александр Тургенев за это произведение впервые назвал Жуковского «великим поэтом», а сам автор просил его устроить отдельное издание с виньеткой, на которой должен быть представлен бард, созерцающий летящие тени. Василий Андреевич совершенно серьёзно представлял свой труд как «новый дар Отечеству».
Видимо, благодаря этому успеху, а также по протекции Карамзина и Дмитриева книгопродавец Попов предложил Жуковскому пост редактора «Вестника Европы». В июне 1807 года тот договорился с владельцем журнала и директором университетской типографии, что займёт должность с января; по условиях контракта журнал «отдавался на полную его волю».
Василий Андреевич окончательно решил продать дом в Белёве (его мать предпочитала жить приживалкой при Буниной) и перебираться в Москву. Состоялось и объяснение с Екатериной Афанасьевной Протасовой, которой он открылся в чувствах к Марии. Осуждение было строгим и безапелляционным: Жуковского обвинили в том, что он обманул доверие и допустил в себе чувства, какие не пристало иметь дяде к племяннице; вдобавок против него работали его собственные уроки — он воспитывал Марию в покорности воле матери. В результате, при всех возникавших перспективах для Жуковского-человека, Жуковский-поэт испытывал только чувство трагизма бытия.
Летом 1808 года Жуковского навестил Александр Тургенев, после чего они отправились в Остафьево в Карамзину, который к тому времени добрался до татаро-монгольского нашествия в «Истории государства Российского». С ними общался и 16-летний Пётр Вяземский, чьё «Послание к … в деревню» Жуковский опубликовал, правда, после серьёзных исправлений. Среди прочих публикаций выделялись сказки самого Жуковского «Три сестры» и «Три пояса».
В середине 1809 года Московский университет, осуществлявший цензуру «Вестника Европы», закрыл в журнале политический отдел, который Жуковского совершенно не интересовал, вёлся формально и заполнялся переводами из европейских изданий. С августа того же года ректорат предложил Жуковскому в соиздатели Каченовского, который в своё время оставил журнал из-за невозможности совмещать редактуру и должность профессора. Они подружились, Василий Андреевич стал крёстным сына Каченовского Георгия и охотно печатал статьи на учёные темы. Между тем, в литературном отношении они стояли по разные стороны баррикад — Каченовский с сочувствием относился к славянофильству Шишкова и был противником Карамзина и карамзинистов. Поскольку был заключён новый контракт, по которому редакторов назначалось два, Жуковский охотно переложил на Каченовского составление выпусков и издательские хлопоты, а на себя взял обязательство поставлять по 2 печатных листа текста в каждый номер. Это сразу освободило его для творческих и образовательных планов.
Поскольку Е. А. Протасова с дочерями уехала в орловское имение Муратово, где собиралась обосноваться, Жуковский отправился к ним. Он даже принял участие в строительстве усадебного дома, провёл съёмку местности и составил и рассчитал планы строительства. Летняя пора дала мощный стимул к творчеству: вернувшись в сентябре в Мишенское, Жуковский писал А. Тургеневу, что работает над стихами, а далее даже затеял изучать греческий язык. Среди прочих планов значилась и многотомная хрестоматия русской поэзии, договор на которую был подписан с Московским университетом.
Зимой 1810 года Жуковский вновь оказался в состоянии кризиса, поскольку его путь разошёлся с «Вестником Европы» и не было определённости в отношениях с Протасовыми. Однако мать, которая давно стремилась вложить завещанные деньги в недвижимость, сообщила о том, что продаётся деревня Холх по соседству с Муратово и М. Г. Бунина хлопочет о приобретении половины её для Жуковского. Весной купчая уже была оформлена на имя Марии Григорьевны, которая расплатилась деньгами Е. Д. Турчаниновой и частично своими, а далее был оформлен дар на имя Василия Андреевича.
Летом 1810 года Жуковский добрался до Протасовых, имение которых стало крупным культурным и светским центром. У Марии появилась новая гувернантка — писательница Шарлотта Моро де ла Мельтьер, переводчица «Песни о Нибелунгах»; ни о каком открытом выражении чувств не могло быть и речи. Личные неприятности накладывались на давление со стороны окружения Карамзина и лично Николая Михайловича: все рассчитывали, что Василий Андреевич напишет эпическую поэму на тему русской истории. Постепенно и он сам стал привыкать к задаче создания русского эпоса — в архиве сохранилась специальная тетрадь, озаглавленная «Мысли для поэмы». Он интенсивно читал исторические источники, а также ряд образцовых эпических поэм, начиная с Гомера, которого читал в английском переводе Поупа и немецком Фосса; рассчитывал он и на занятия классическими языками, чтобы прочитать «Илиаду» и «Энеиду» в оригинале.
В мае 1811 года ушла из жизни приёмная мать Жуковского Мария Григорьевна Бунина, а через 10 дней скончалась и Елизавета Дементьевна Турчанинова, которая привезла сыну известие об этом.
Ещё 19 сентября 1815 года состоялось случайное знакомство Жуковского с лицеистом Александром Пушкиным — племянником Василия Львовича — о котором поэт сообщал в письме Вяземскому:
«Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастает. Ему надобно непременно учиться, и учиться не так, как мы учились!».
Судьба Жуковского в очередной раз определилась случайно, в силу внешних обстоятельств: в конце апреля 1817 года в Дерпт прибыл Г. А. Глинка — помощник воспитателя при великих князьях Николае и Михаиле, назначенный также учителем русского языка молодой супруги великого князя Николая прусской принцессе Фредерики-Луизы-Шарлотты-Вильгельмины. Глинка был тяжело болен, но не мог оставить должности, не предложив замены, и поэтому обратился к Василию Андреевичу. Тургеневу Жуковский сообщал, что место чрезвычайно выгодное: 5000 рублей жалованья, квартира во дворце великого князя, занятия ежедневно по одному часу, прочее время свободное.
«Обязанность моя соединена будет с совершенною независимостью. Это главное!.. Это не работа наёмника, а занятие благородное… Здесь много пищи для энтузиазма, для авторского таланта».
26 апреля 1827 года Жуковский с братьями Тургеневыми отбыли в Париж через Лейпциг: предстояли закупки немецких и французских книг для нужд воспитания цесаревича. В Лейпциг они прибыли к открытию книжной ярмарки, на которой Жуковский приобрёл изданий почти на 4000 талеров. Проблема заключалась в другом: психическое состояние Сергея Тургенева быстро ухудшалось, почти как у Батюшкова. В переписке Александра говорилось, что «слова ангела-хранителя» Жуковского действовали во время приступов на Сергея лучше всего.
Осенью 1827 года произошло знакомство Жуковского с А. Мицкевичем, по рекомендации Елагиной. После переезда в Шепелевский дворец по субботам Жуковский принимал литературных друзей и знакомых, в остальное время работал над воспитанием наследника цесаревича. Воейковой он писал:
«…Час от часу отделяюсь далее от света. Не знаю, хорошо ли это, но оно так. Мне по-настоящему не надо разлучаться с современным; напротив — надобно бы за ним следовать внимательно. Но это для меня невозможно, не умею гоняться за двумя зайцами».
С 1831 года начался новый этап в поэтическом творчестве Жуковского. В январе он перевёл два больших отрывка «Сида», положив в его основу перевод Гердера, но для понимания ритмического строя испанской поэзии пользовался и подлинными романсами. В июле 1831 года вышли сразу два издания: «Баллады и повести В. А. Жуковского» в двух частях и «Баллады и повести В. А. Жуковского» в одном томе. Во втором издании был «Сид», которого не было в первом.
Во время холерной эпидемии 1831 года двор спасался в Царском селе, Жуковского разместили в Александровском дворце. Соседом его был А. С. Пушкин, живший в доме ) А. К. Китаевой на Колпинской улице. Они часто общались и обменивались новыми творениями, Пушкин писал Вяземскому 3 сентября:
«…так его и несёт. Редкой день не прочтёт мне чего нового; нынешний год он верно написал целый том».
В октябре 1831 года Жуковский сопровождал наследника в Москву и смог общаться с И. Киреевским, который начинал издание журнала «Европеец». Василий Андреевич отдал ему «Войну мышей и лягушек». Два первых номера вышли уже в январе следующего, 1832 года. Установочная статья «Девятнадцатый век» вызвала неудовольствие государя, при попытке заступиться за издателя у Жуковского и Николая Павловича возник крупный конфликт, после чего наставник перестал являться в учебную комнату великого князя. При посредничестве императрицы и этот конфликт был разрешён, император даже лично навестил литератора — мириться.
Летом 1832 года под предлогом ухудшения здоровья Жуковский испросил годичный отпуск. Вместе с А. Тургеневым они отплыли из Кронштадта 18 июня, провожали их Пушкин, Вяземский и Энгельгардт. После прибытия в Травемюнде Тургенев сразу уехал в Любек, а Жуковский задержался на сутки, чтобы полюбоваться на живописные окрестности. Оказалось, что большая часть Европы поражена холерой, особенно сильная эпидемия была в Париже и Вене, случаи холеры были даже в Любеке, поэтому путешественники приняли решение не оглядываться на это вовсе.
Жизнь Жуковского во второй половине 1830-х годов была связана в значительной степени с общим состоянием культуры Петербурга. На его пятницах постоянным посетителем стал Н. В. Гоголь, который читал свою новую комедию «Ревизор» и рассказ «Нос». Жуковский называл его в собраниях «Гогольком». Он же ввёл Гоголя в салон Смирновой-Россет. В связи с отъездом А. Тургенева за границу и множественными его посланиями Вяземскому и Жуковскому, возникла идея издания журнала, посвящённого актуальным проблемам современности.
Жуковского более всего волновал тогда возникший скандал, связанный с женой Пушкина и Дантесом; примечательно, что Василий Андреевич встал на сторону Натальи Николаевны. Он также взялся быть посредником барона Геккерена. 9 ноября он пришёл с этим предложением к А. С. Пушкину, который твёрдо отказался встречаться с Дантесом. Жуковский тем не менее не стал давать ответа и всячески упрашивал поэта одуматься. От всех сторон скандала он упорно добивался прекращения дела и молчания обо всём случившемся, но Пушкин категорически отказался следовать советам Жуковского.
27 января 1837 года Жуковский узнал о смертельном ранении Пушкина случайно: не застав Вяземских, он зашёл к их зятю. Далее он поехал к раненому поэту, от доктора Арендта узнав, что смерть неминуема. Когда на следующий день Пушкин прощался с близкими и друзьями, Жуковский смог только поцеловать ему руку, не в силах вымолвить ни слова. Далее он отправился во дворец — спасать бумаги поэта и попытаться помочь секунданту Пушкина — Данзасу. В последнюю ночь Пушкина у его постели сидел В. И. Даль, а Вяземский, Жуковский и Виельгорский ожидали в соседней комнате. После выноса тела Жуковский опечатал кабинет поэта своей печатью.
После смерти Пушкина, как свидетельствовали современники, Жуковский стал «грустнее» и, как сам говорил, «старее». В доставшейся ему незаполненной записной книжке А. С. Пушкина он переписал стихотворное введение к «Ундине», а также гекзаметрическое описание последних дней поэта — переложение собственного письма С. Л. Пушкину. Весной к Василию Андреевичу обратился К. П. Брюллов, который хотел выкупить Т. Шевченко из крепостной зависимости. Разговор на эту тему состоялся 2 апреля, тогда же Брюллов начал портрет Жуковского. В апреле и Н. В. Гоголь прислал отчаянное письмо из Рима, где работал над «Мёртвыми душами» и пребывал в обстановке безденежья. Жуковский сумел выхлопотать для него персональное пособие от имени государя, хотя Николай Павлович ещё не остыл после откровенно-резкого письма о судьбе Пушкина, адресованного Бенкендорфу.
Во второй половине января 1838 года состоялось знакомство Жуковского с М. Ю. Лермонтовым, только что возвращённым из кавказской ссылки. Во втором номере за 1837 год в «Современнике» было опубликовано его «Бородино». При личном знакомстве Жуковский подарил поэту экземпляр «Ундины» с дарственной надписью. 2 февраля 1838 года было отпраздновано 70 лет со дня рождения и 50-летие литературной деятельности Ивана Андреевича Крылова. Торжественный обед, на котором присутствовало более 300 гостей, был дан в зале Дворянского собрания.
На август 1839 года были намечены грандиозные торжества на Бородинском поле в связи с 25-летием победы над Наполеоном. Праздничный цикл начался освящением на Пасху восстановленного после пожара Зимнего дворца и закончился закладкой в Москве 18 сентября Храма Христа Спасителя. Т. Гузаиров отмечал, что 1839 год оказывался выгодным для чествования побед русских войск: отмечалось 100-летие взятия Хотина, 25-летний юбилей со дня входа русских войск в Париж и т. д.
В феврале Жуковский вновь был назначен сопровождающим великого князя в Дармштадт, где он должен был давать уроки русского языка Марии Гессенской — невесте наследника престола. За неделю до отъезда он сдал цензору А. В. Никитенко три тома сочинений Пушкина — дополнение к семи, изданным ранее, и 5 марта отбыл в Варшаву, где навестил сестру Пушкина — О. С. Павлищеву. Далее он ехал через Дрезден, Берлин, Виттенберг и Веймар. В веймарском театре давали «Орлеанскую деву» Шиллера, что было особо отмечено в дневнике. 30 марта в Ханау Жуковский встретился с Рейтерном и его дочерью Елизаветой, но пока у него не было времени на тесное общение. Занятия с принцессой в Дармштадте шли весь апрель и половину мая. Находясь с 17 мая в отпуске в Эмсе и встретившись ещё раз с отцом и дочерью Рейтерн, он написал императору прошение об отставке и отдал его лично в руки Николая Павловича, находившегося в европейском турне. Там были следующие слова:
«Государь, я хочу испытать семейного счастия, хочу кончить свою одинокую, никому не присвоенную жизнь… На первых порах мне невозможно будет остаться в Петербурге: это лишит меня средства устроиться так, как должно; во-первых, не буду иметь на то способов материальных, ибо надобно будет всем заводиться с начала».
Сильнейший удар нанесли Жуковскому известия о смерти Гоголя и уничтожении им второго тома «Мёртвых душ». После этого Василий Андреевич уже не вставал. Он скончался 12 апреля 1852 года в 1 час 37 минут ночи. Похоронили его на загородном кладбище, в особом склепе, украшенном строками его стихотворения «О милых спутниках, которые сей свет присутствием своим животворили, не говори с тоской их нет, а с благодарностию были».