Домики невысокие, в один – два этажа,
с плоскими крышами;
небо сухое – облупится, если
слегка ладонью нажать, –
молит привычно о дожде Всевышнего.
Тот привычно мольбы не слышит:
– Это сколько же надо воды,
хоть на короткое время к дороге прибить
отторгаемое бронхами облако пыли!?
Ночь приходит на помощь –
прячет на прохладной груди
заторможенный от жары нехитрый быт,
нижет леденцовые тусклые звезды
на истонченные просьбами страждущих
минаретовы шпили.
Ночь, единственная, кто помнит о тех,
для кого пустыня – и любовница, и жена.
Подавляя застенчивый смех,
ночь вытягивается на циновке,
сладко пахнущей цаммой, дикой дыней,
возвращая по капле способность
мыслить, говорить и желать.
Обнимает, чертит пальчиком
на спине – "глупый... глупый..." –
вызывающе обнажена.