Я люблю
это утро
после ночи застольной,
когда гуляки
все
засыпают невольно, когда ты
в этом
невообразимом
наряде
сидишь в кресле, сидишь рядом,
и я чувствую
свою причастность
к нелепой сути
с названьем "счастье", проступающей
из всех закоулков, стучащей в висках
и затылке
гулко, рефлексирующий
над собственным прахом,
я ловлю
аромат
каждого
твоего взмаха,
я соглашаюсь
быть не иначе,
как тем,
кто
оплачивает без сдачи, но не серебряной
и прочей монетой,
а сердцем,
до крайности разогретым,
когда туманятся предметы и лица, когда
уже начнут возноситься
к небу
не души,
но клубы
табачного дыма,
и время летит неумолимо,
и я,
вместе с дымом, мыслями
вверх возношусь,
и вот,
когда я, наконец, решусь
сказать
самое главное,
ты встанешь
с кресла,
встанешь,
моя славная, встанешь навстречу солнечному лучу, встанешь и скажешь: "Мне жаль,
но пора!
Подайте метлу,
я лечу!"