Словно устричный глаз из расщелины
я взираю на край полотна,
где суровые звёзды пристрелены,
то ли я, то ли ночь голодна.
Мы срослись плавниками и жабрами,
жадно воздух глотаем и пьём,
не с рождения ставшие храбрыми,
отложившие жизнь на потом.
Из курильниц возносится камфора,
затуманив небесное дно;
ляжет в ил почерневшая амфора,
сохранившая в чреве вино.
Но сейчас в этом море загубленном,
мы дрейфуем, мерцая, как лёд...
Только кровь на хребтах и зазубринах
до поры умереть не даёт.