Стояли молча, вразнобой
мелькали мысли, тишина
казалась всем давно рябой,
и рябью маялась она.
И вдруг внезапно, словно мышь,
один не выдержал из нас,
и закричал как тот малыш,
почувствовав тоскливость глаз.
Смотревших прямо изнутри,
из толщи вновь текущих вод,
пускавший в толщу пузыри,
брюшиною был небосвод.
И он кричал, смотря на нас,
и мы не вторили ему,
через прищур тоскливых глаз,
совсем не зная почему.