Шёл 43й год, самый адский год войны. Было не до тяжело раненных. И мой дед, Михаил, молодой артиллерист, после ранения в плечо и сильнейшей контузии, был отправлен в "самую дальнюю палату" туда, где в бессознательном состоянии, не имея шансов на жизнь, ждали своего часа безнадёги, а попросту смертники.
И крепкий, двадцатиоднолетний солдат, сгорал в агонии с температурой сорок, вызванной сепсисом. А под гипсом, на левой руке, в рваной, осколочной ране, в летнюю жару, уже вовсю кишели мушиные личинки. .. Но, судьбе было угодно, чтобы о его длинные ноги - сорок пятого размера лапоть свисающие через коечную решетку, споткнулся старенький профессор, озабоченно спешащий мимо. Споткнулся и остановился. Окинув опытным взглядом бедолагу, тот профессор оценил огромные, похожие на кувалды кулаки молодого бойца, и, поинтересовавшись диагнозом, пришел в негодование.
Он сказал, что никак нельзя допускать, что бы такие остовитые, крепкие богатыри умирали от такой ерунды, иначе кто тогда останется строить жизнь дальше. Время шло на минуты. Профессор велел немедленно везти этого солдата на операционный стол к нему под нож. Изрядно курящий, и снова курящий, вместо завтрака, обеда и ужина, и ночного сна курящий, и насквозь пропахший табачной смолью, сухонький старичок в круглых очёчках, сам оперировал: прочистил рану, сложил кость и сшил разорванные сухожилия.
Ну, а дед был настолько хорошего природного здоровья и могучей воли к жизни, что не выжить не мог!
А дальше, всё как полагается – Западно-Сибирская магистраль, глубокий тыл. И там уже в Анжеро-Судженском районе, в посёлке с самым последнем в географическом алфавите названии - Яя, расквартировавшись, он встретил свою юную жену - мою бабушку Марию Петровну Ему приглянулись сибирская красавица с длинными русыми косами и плодовитая земля, на которой растёт самая вкусная картошка на свете. Там он и осел, построил дом, вырастил сад, родил 3х детей, а дети внуков.
Иногда он, обычно не курящий, давал нам рубль, и просил сбегать в деревенский магазин чтоб купить ему пачку любых сигарет. Бегали в сельмаг мы охотно, потому что оставшаяся мелочь сдачи, сулила нам радость покупки не затейливых , но любимых сладостей. Ничего не понимающие в сигаретных делах дети, мы обычно брали первые попавшиеся за их звучное, красивое название, например «Космос».
Дед медленно доставал одну , и покачивая носком ноги закиданной на другую ногу, важно закуривал. В своём долгом затяге он как то успокаивался, затихал, словно смирялся, а потом на несколько секунд и вовсе зависал где-то далеко. Такой сигаретной пачки хватало ему на целый год, а может и более. Ведь после второго инфаркта, врачи ему совсем запретили. Сказали, мол, хочешь жить? Забудь! И ни чем не болевший до этого времени дед, сохранивший без всяких там паст и зубных щёток, всё свои тридцать два ровных, белых как чесночины зуба, с доверием послушал врачей и завязал с куревом в этот же день. Бывало, приедешь на следующее лето в деревню, на каникулы, сунешься выгребать не хитрый скарб из-за печки, перед ежегодной побелкой избы, ну туда, где обычно складывают на досушивание дрова, принесённые с улицы, там ещё можно обнаружить несколько кусков почерневшего от времени хозяйственного мыла - бабушкин стратегический запас на случай войны! Потянешь всё это пыльё на себя, а оттуда кроша пересохшим в труху табаком, с хрустом вывалится початая год назад дедом пачка, которую сама ему и покупала. И станет не душе тепло, знать нет зависимости у деда к табакокурению, знать курильщик он ещё тот, баловство одно!
Или не баловство это вовсе?
Оставалось только догадываться чем был для него тот редкий табачный дым… А ещё он ни раз обнимал меня, свою любимую внучку, той самой, сильной, но до конца не разгибающейся рукой, со стянутым в круговую, словно воронка, рваным шрамом на плече. Шрамом, который мне, почему то хотелось целовать, словно это раны моего героя. Теперь я понимаю, что это чистое, детское желание было из глубокого сострадания и не осознанной благодарности за подвиг.
Говорят, есть такой духовный закон: если кто то кого то спас или вернул к жизни, то этот человек автоматически причисляется к семье спасённого, и должен почитаться в ней как значимое лицо. Не смотря на то, что теперь не отыщешь и имени того профессора, добрым словом я его всё же помяну.
Спасибо, вам, профессор, что не прошли мимо, а дали моему деду вторую жизнь! Если бы не вы, не ваш цепкий глаз, и, не смотря на усталость, преданность своему врачебному делу, вряд ли бы выстроилась вся череда дальнейших событий, так как она выстроилась. Но, кто знает, может, дело было не только в вас, но и в том, фронтовом, едком, горьком, но спасительном табачном дыме?..
Благодарствую, что прочли, деда моего Михаила Антоновича и его ангела хранителя – профессора, уважили!
2019