1
Зачала меня маманя
от отца-кремня.
Полсела – сестёр и братьев.
Всё село – родня.
Я лица его не помню –
только пьяный смех.
Воспитания не дал мне –
жаловаться грех.
Говорили, что подался
он в рабы в Москву.
Может, ржёт во сне могильном,
в безымянном рву.
Не спрошу о нём ни бабку,
ни у ясеня.
Если свидеться придётся,
то в «Не жди меня»…
2
Ёлочная гирлянда,
пропахшая гнилью веранда,
листочки на одеяле,
которым меня накрывали –
всё, что осело из раннего
детства – разутого, рваного –
где райское непонимание,
и адская срань одна…
3
Выходила мама на дорогу
и стояла – трезвая – в тоске.
Гнали сердобольцы на подмогу –
и катали на грузовике.
Да пошли вы… – с кем-то ссорясь, мама
стряхивала пепел в свой стакан.
И коль мёртвые не имут срама –
приглядела беловой курган.
Брошенка беспутная бухая –
в сахарную сгинула пургу.
Мама! Я сама теперь такая –
девочка над пропастью в снегу…
4
В гробу, обитом кисеёю,
я не узнала мать.
Лицо далёкое, чужое
не стала целовать.
Я и сейчас твержу порою –
как заговор-печать:
по правде, мертвецы – притворы,
живым – не умирать!
Соседи пряники совали,
трепали по щеке.
Приблудная… – вслед бормотали,
как о ничьём щенке.
И с бабкой в дальнюю деревню –
в ветшавший её дом -
нас с пьяным причетом душевным
спровадили гуртом.
Но обернуться всё тянула
неведомая власть –
вдохнуть ту жизнь – словно тонула,
хлебнувши лиха всласть…
5
До осени родная бабка
взяла меня к себе –
недлинная, но всё же сказка
в лихой моей судьбе.
…Окно, затянутое марлей.
Сирени вдоль плетня.
Столешник в кутнике крахмальный.
Квас на муке в сенях.
Здесь досыта пила и ела.
Спала на простыне.
И маму в платье чистом, белом –
раз видела во сне…
Но лето кончилось, и детство.
Районный интернат -
на воспитанье по преемству –
откромсанный взял шмат.
6
Длинны там были коридоры,
и выцветали быстро шторы,
витали запахи столовки,
тухлятины, мочи и хлорки.
Я вмиг забыла чувство – жалость,
зато без устали смеялась…
Лгала, хитрила – и боялась.
Так будет вечно, мне казалось.
Про нас чужие говорили –
у них там даун на дебиле.
7
Он смеётся - как Гекки , и он злится - как Рокки.
Школота боевая – у него на оброке.
Чемпион –триумфатор, в сифака – не водил.
Если нужно – достанет гексоген и тротил.
Для девчонок и классной он – придурок–дебил.
А физрук и подавно – его б посадил.
… На виске – словно пепел – блестит седина.
Мать его за побои прав была лишена.
Вечно грязный, лохматый, на уме – лишь побег.
Я его называю – мой серебряный снег…
8
Нам все пророчили одно –
Тюрьму, помойки и вокзалы.
Словно детдомовское дно
Нас не к тому предназначало…
Мы были – мафия. Весь мир –
Ханжи, святоши, лицемеры.
Сергей Бодров был наш кумир.
А их – воры–миллионеры.
Мы не хотели долго жить,
Предпочитая смерти яды.
Отчаянная волчья сыть:
Для нас вся жизнь была – осада.
Наш мир – война. Их мир – обман,
Паскудств и кривды парфюмерность.
А наш брат – хоть и пьян, и рван –
Но – подлинность и достоверность.
9
Злой разбил свет, свой кулак и окно
После того, как мы стали одно.
Мрак откровенный был честен и чист –
Зимней зари всё омыл аметист.
С кичи сбежали и были вольны –
Умалишённые новой волны.
Всё мы делили теперь пополам –
Пиво, бычки, беляши, чистоган…
Но через месяц мой Злой залетел
С плёвою кражей – в убойный отдел.
Рядом с СИЗО вскоре взяли меня,
И в интернат водворили в два дня.
Знаю: осУжден, отправлен в Тыву,
Умер от СПИДа. А я вот живу.
Но на всю жизнь: драгоценный рассвет –
Злой безоружен, безволен, раздет…
(2017)