раздается всюду молва: иду биться за её глаза, за взор, пред коим падают, да не под образа.
только вздёрнет царица бровь – дрожью охватит люд, все дары и шкуры коршунов под трон её уж несут, вина чашу подносит верный самый слуга, и под рукой, что пёс, ластится леопард.
Клеопатра лишь кривит в усмешке рот, глядит на просящих у отца руку её царей да на свой народ,
но не видит стати, честности да ума, крепки телом – но духом ли, чтоб при всех её целовать?
чтоб не быть трусом, кричать о своей любви, всему миру сказать – вот он я, кто честь твою не осквернит, кто возвысит тебя в сердце своём словно высшую из богинь, кто не тщеславен, но будет горд – коли спутником выберешь его ладонь.
для царицы, укутанной в лучшие из шелков, нежнее платьев её – рук надёжных кольцо, милее танцев альмей твёрдая поступь воина своего шагов, того, кто мудростью Мемфис воздвигнет вновь, кто печать в её сердце, будто вечный анкх, принесёт.
и вдруг разольётся Нил, выйдет из крутых берегов – дочь фараона ступает под руку с королём, он высок и статен, и лавра венец обвивает пряди темные его змеёй, на поясе почестью горит меч, но нежностью пыщет яростный взгляд – мудрость солнца познал герой тот, прибывший что воевать, ни разу ножны не обнажив – ему домом стали жаркой пустыни пески.