АЛМАЗНЫЕ СТРАСТИ
(поэма)
Из нашей не столь далёкой истории.
1
К здоровью не имел всю жизнь претензий.
Цыганка нагадала — пей сто лет.
И вот сюрприз: в четверг кровавый вензель
оставил, посетивши туалет.
С досады я хватил тройную дозу,
швейцара причесал в одном кафе,
и на газоне гордо принял позу:
НЕ ТРОГАТЬ! РУССКИЙ ВИТЯЗЬ ПОДШОФЕ.
Но все старанья были бесполезны,
я утром кровью нужник окропил,
и, громко посочувствовав болезни,
сержант меня до двери проводил.
Ну, как тут быть? Здоровье не портянка.
И, чтоб в хандру от злой тоски не впасть,
я в пятницу потопал спозаранку
в родную заводскую медсанчасть.
Мордастый рентгенолог, парень дока,
мне так сказал, присвистнув: "Вот-те раз!
Хоть зуб неймёт, но видит ясно око:
у Вас, мой дорогой, внутри алмаз.
Величиной поболе «Ока Света», —
пропел радиоактивный ювелир, —
так что твоя, соколик, песня спета".
И нож достал из сейфа, как факир.
Он год ещё протянет на лекарствах,
от силы два, а я уже в обед
поехал под охраной государства
в какой-то супер-бункер-кабинет.
Меня там просветили честь по чести,
заглядывали в рот и в нижний глаз,
и прям во мне, раз думается двести,
обмерили и взвесили алмаз.
Ну а потом замучили анкетой.
Что? Где? Когда? И сколько ел и пил?
Зачем сошёлся с той, развёлся с этой?
И под конец мне Главный отрубил:
«Живи как жил. Работай, пей — прикроем.
В контакты не вступай. Не спустим глаз.
А через годик сделаем героем,
коль сохранишь для Родины алмаз.
А мы за это время всё обставим,
закупим заграничный инструмент,
и бриллиант целехоньким достанем.
Так что гуляй. До встречи, пациент».
И я зажил. Не жизнь, а Песня Песней!
Открытый счёт и в литрах и в рублях.
И мастер был со мной посла любезней,
хоть я ходил по цеху на бровях.
Так год прошёл. Я вновь доставлен в бункер.
Застыли санитары начеку,
и рота автоматчиков в дежурке,
как будто я сейчас от них сбегу.
Сначала было всё там чин по чину:
награду мне вручил Верховный Член.
Потом меня раздели, дурачину,
и сунули, как зайца, под рентген.
Что было там? Угодники-славяне!
Светила так и съехали с ума,
когда вдруг увидали на экране,
что стал алмаз крупнее раза в два.
Тот час создали вакуум в желудке,
в кишку вживили зонд, как черенок,
и понял я: с наукой плохи шутки,
а то лишишься, сразу, рук и ног.
И надо мной, как волки над добычей,
застыли медицинские мужи,
а ты, как перст, без всяких там отличий,
перед глазами жадными лежи.
И Главный дал отмашку маскхалатам.
И ринулась когорта молодцов.
И понял я, что вот она — расплата,
готовься к смерти, Витька Молодцов!
Но, видно, в Канцелярии Верховной,
перелистав дотошно жизнь мою,
признали недостаточно греховной,
и недостойным жительства в Раю.
И вот назад, где столько недопито,
разделанный, как стерлядь для ухи,
лишенный и одежды, и кредита,
я возвращён донашивать грехи.
Пришёл в себя: кругом ревели дяди,
и за грудки один другого тряс,
шмонали всех — на должности не глядя —
а Главный выл, как севший в яму КРАЗ.
И мне, признаюсь, стало страшновато.
Но это будет следующий рассказ.
Я понял, что потомки Гиппократа
во мне не обнаружили алмаз.
2
И посреди полнейшего бедлама,
лишенный полноценного нутра,
лежал я, как кровавая реклама
возможностей ножа и топора,
пока один, багровый как фурункул,
уставившись бессмысленно в экран,
не заорал на весь притихший бункер
о происках каких-то марсиан.
Пришедшие в себя его коллеги,
прислушались к собрату по уму,
потом, заткнув фонтан его элегий,
решили разобраться что к чему.
Не пробовали только автогеном,
и то об этом косвенно сужу.
Орудовали скальпелем, рентгеном,
отвёрткой, шилом и каким-то хреном,
а поняли — что ясно и ужу.
Какой-то бес алмазом тем играет:
разрежут — не найдут его никак,
зашьют — и на экране возникает
опять, точь-в-точь как с кукишем кулак.
Но наверху отвергли эту лажу
и делу дали следующий ход:
всех в санитары, Главного под стражу,
меня, как оклемаюсь — на завод!
Я выжил, вопреки перитонитам,
и главный врач чуть с горя не запил,
прощаясь руку жал мне с аппетитом
и хищно улыбался, как вампир.
Директор угрожал, подлец, вагранкой,
но мастер за меня стоял горой,
и, хоть я путал Бронную с Таганкой,
был встречен всеми в цехе как герой.
Деньжат едва хватало для прокорма,
пока я не оправился от ран,
но постепенно, обретая форму,
я стал давать и качество и план.
А в это время полз слушок-зараза,
и скоро я почувствовал нутром,
что начали ценители алмаза
меня пасти поврозь и табуном.
То три специалиста по абортам
валюту предлагали за показ,
то, будто в управлении четвертом,
просвечивали 116 раз.
А дама из Рокфеллерова фонда
(в шанели — хоть цепляй противогаз)
представилась, мегера: «Я — Джейн Фонда», —
и щёлкнул аппаратом левый глаз.
Ну, а на днях (от печени до сердца)
в автобусе, где вонь и толкотня,
четыре краснорожих экстрасенса
прощупывали аурой меня.
Я в монастырь хотел уйти от мира
(почувствовал, как в спину дышит смерть),
писал в ЦК, пять раз менял квартиру,
но тут пошла такая круговерть.
По-русски, но с бердичевским акцентом,
стал голос убеждать из-за бугра,
что светоча российских диссидентов
зарезали за правду доктора.
Зато в пивных про всё на свете знают:
мол, пущен по рукам ООН трактат,
в котором Смит и Вессон вычисляют,
что я вошёл с тарелками в контакт,
что пришлецы во мне души не чают,
алмазный же, тот, с кукишем, кулак,
того что нас в грядущем ожидает,
не понятый наукой тайный знак.
И ужаснулся я грядущей жизни,
когда меня доставили опять,
и то, что я принадлежу Отчизне,
мне дали ненавязчиво понять.
Но логикой мою врачуя рану,
мне так сказал Петруха Мозговой:
«Теперь тебе пожалуют охрану.
Гуляй, Витёк! Ты нужен им живой!»
Охрана не речиста, но плечиста.
Зато могу спокойно есть и пить
и даже Интерпол от Интуриста,
как сеттера от зайца, отличить.
И вот живу — ни жалобы, ни стона —
хотя на днях и с пивом завязал,
но главный футуролог Вашингтона
мне дом казённый с "вышкой" предсказал.
Пусть голоса весь этот бред вещают.
В эфире стало тесно от вещал.
А я решил — меня не застращают!
И труп свой государству завещал.
Отлично сплю и никаких сомнений.
Теперь я за свою спокоен жизнь —
ведь 300 тыщ одних научных мнений
внутри меня, как в фокусе, сошлись.