Милая, мы с тобою не спали, не ели,
Не ели, не спали,
всё считали, и не досчитывались,
всё читали и не начитывались.
А утро приходило так скоро,
Убивало,
Улыбало, мгновенно
Отбеливало
Обнуляло.
И вот мы чистые,
Чище нас и белее
только нитки на шторах,
только лучик да шорох,
И будильник,
и гном из Икеи.
Милая, разве нам можно так много,
так много рыдать и не выплакать,
так много ругать и не выругать:
Пока одни режут город,
Тратят огонь да порох,
Другие
скупают
мебель,
А новое утро лучистое
не светит,
не любит,
не греет
Ни тебя под Одессой,
Ни меня под Тюменью.
Милая, может мы уже умерли?
всё-таки умерли и воскресли, что если
нас предали,
и теперь нам одно только место,
висеть с веревкой на шее,
выше жизни и выше Рассеи,
Над Казанью и
Над Одессой,
Над Рязанью и
Херсонесом,
Чистыми-чистыми,
Белыми-белыми,
как никогда не умели.