"КРАСНАЯ НИТОЧКА"
Повесть (начало)
1.
Поссорились по абсолютно пустяковому поводу, даже, можно сказать, без повода вовсе. Просто муж собирался в командировку, и была спешка, и суета, и неизбежные поиски носков, и, как назло, именно в этот день всё оказалось в стирке, но кто же знал, что ехать ему сегодня? А он сразу – при чём тут сегодня? их вообще никогда не бывает! Ну надо такое сказать, а? неужели непонятно, что бельё должно накопиться, не гонять же машину полупустую, вот и получается иногда – иногда, слышишь? – что они все в стирке, носки твои дурацкие, и зачем тут обобщения, все эти «всегда» да «никогда»! ну купи их уже сколько тебе надо, хоть сотню, создай стратегический запас!
Словом, носки не носки, но наговорилось множество обычных смешных несправедливостей, которые у них всегда стирались бесследно одним объятием, когда приникаешь носом к чему-то тёплому, своему, родному, что за сорок с лишним лет по одной молекуле запаха узнаешь – и всё, и говорить больше не о чем, и выяснять, кто прав, кто неправ, незачем, проехали и забыли – но так не получилось, потому что у подъезда ждало такси. Муж на ходу поцеловал в щёку, как клюнул – когда это такое бывало? Обиделась, конечно, поэтому не сразу пошла к окну помахать рукой, а когда всё-таки подошла – да чего там, подбежала, чуть горшок с фикусом не сбила – машина уже уехала. Это вообще ни в какие ворота не лезло, и, хотя здесь-то Владимир Эдуардович точно был не виноват, она разозлилась ещё больше.
Злость требовала движения, и на этом топливе Элеонора за полдня отмыла дом до журнального глянца, нагладила бельё, даже то, что никогда не попадало под утюг как редко используемое и месяцами лежало на дальней полке, уже не надеясь на перемены в судьбе; со свирепой улыбкой вычистила мужнину обувь, бросая сверкающие ботинки один за другим к его воображаемым ногам – на! любуйся, как в зеркале, на свою неблагодарную рожу! носки я ему, понимаешь, вовремя не стираю! – и вымыла бы, наверное, и окна, если бы не стемнело.
А утром на поверхности стеклянного столика уже лежал тончайший слой пыли. Столик был крошечный, бесполезный, но неописуемо изящный, прямо арт-объект на кованой ноге, причём привлекал он к себе именно нахальной непрактичностью. Когда, выйдя на пенсию, Элеонора увлеклась декорированием их новой квартиры и ни с того ни с сего купила этот столик, Владимир Эдуардович был донельзя изумлён – он всегда считал жену образцом рационального мышления. Но какое ж рациональное мышление допустит в дом поверхность, на которой будет заметна каждая пылинка, особенно в солнечном свете? Однако и в тусклую, классически ноябрьскую погоду, что стояла уже неделю, пыль была отлично видна. Элеонора кинулась было за тряпкой, а силы, оказывается, кончились, злость пропала, и бессмысленным стало и сверкание ботинок, и вообще вся эта чистота-красота, и особенно вчерашнее ползание на животе перед гардеробом – только с этой унизительной во всех смыслах позиции можно было рукой с тряпкой достать до стены, швабра туда не пролезала. Обычно за полы отвечал муж, и он-то, небось, перед гардеробом на колени не вставал… Элеонора вздохнула – даже такая раздражающая мысль не добавила ей энергии, и уныло посмотрела на телефон. Очень не хотелось делать первый шаг.
И правильно не хотелось, и не надо было набирать – равнодушный механический голос сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Ну, да, как обычно – выключить выключил, а включить забыл, а там, небось, встречи, совещания, и наплевать, что жене доброго утра не пожелал хотя бы эсэмэской.
Вот тут бы и разогнать эмоции на новый виток, но раздался звонок в дверь. Это Галка пришла на утреннее чаепитие.
В жизни на пенсии Элеонора нашла для себя новые, непривычные удовольствия. Например, пить чай с соседкой. Сошлись они в своё время на почве украшения подъезда к Новому году. Москва уже вовсю сверкала ёлками и праздничными базарами, а в холле их свежепостроенной многоэтажки всё ещё были навалены как попало мешки шпатлёвки, коробки с плиткой и прочие атрибуты отделочных работ. Переехали пока немногие, на каждом этаже гремели перфораторы, и запах сырой штукатурки пропитывал пространство от подвала до крыши, торжествуя над мандаринами и хвоей. Элеонора купила ёлку и водрузила её на коробки, чтобы каждый входящий видел, что первично всё-таки сознание, а материя пусть подождёт до конца праздников. Сразу нашлась и последовательница, эта самая Галка. Она принесла целый пакет игрушек и здоровенного Деда Мороза. Тогда же состоялось их первое чаепитие, которое стало регулярным, хотя ничего общего кроме возраста у соседок не было.
Галке импонировало знакомство с элегантной утончённой дамой, даже имя которой отсылало к костюмным сериалам, какими Галка любила заполнять вечерний досуг. Дама оказалась ещё и юристом, а это всегда полезно. Но и без таких бонусов Элеонора Галке очень нравилась. Соседка образованием не кичилась, в общении была проста, могла проконсультировать по любым имущественным вопросам, которые у Галки почему-то не кончались, и чай у неё был безупречен. Удивительным образом не возникало и понятной женской зависти к её девически стройной фигуре – сама-то Галка выглядела на все свои пенсионные восемьдесят пять килограммов. Не мешало их дружбе даже наличие очень представительного мужа Владимира Эдуардовича, авиационного инженера; Галка его немного робела – серьёзный, впрочем, встречаться им почти не приходилось. Такое чистосердечное к соседке расположение Галка объясняла себе просто: пусть у Элеоноры есть муж, но детей-то нет, оттого и стройность, только стройности такой не завидовать – ей сочувствовать надо; а у Галки и дети, и внуки семеро по лавкам, и профессия ещё какая нужная, а муж в доме, если разобраться, только мешает. Работала она массажисткой, и клиентов у неё было хоть отбавляй.
Элеоноре же Галка очень напоминала подружку из студенческих времён, поэтому ей иногда казалось, что их с соседкой знакомство не началось, а возобновилось после долгого перерыва. Они и на ты перешли как-то очень естественно и почти сразу, хотя обычно Элеонора в знакомствах старалась держать дистанцию.
Галка в ситуации разобралась быстро.
– Значит, уехал в Питер, со вчера не звонил и трубку не берёт? – подытожила она, поставив на стол тарелку с принесёнными пирожками (в их союзе она отвечала за дополнения к чаю).
Элеонора безжизненно кивнула. Она заваривала чай одной рукой, из другой не выпускала телефон, нажимая периодически на кнопку вызова. Силы окончательно её оставили, каждое движение давалось с трудом. Тяжело было даже дышать. Но где-то под рёбрами она чувствовала словно заведённую до отказа пружину. Кстати вспомнилось и сравнение получше. Когда-то Володя объяснял ей, как самолёты взлетают с катапульты авианосца. Их, оказывается, до последнего держит какое-то устройство. Пилот даёт форсаж, двигатели ревут, а самолёт всё стоит неподвижно… всё стоит… и вдруг невидимая рука отпускает его, катапульта срабатывает – и взлёт! Она сейчас была этим застывшим на старте самолётом. Слегка осунувшаяся после ночи, но, как обычно, элегантная, сдержанная.
Галка смотрела на неё несколько озадаченным взглядом.
– Ну, если ты считаешь, что он не мог проспать и забыть… А потерять телефон? Уронить, разбить? И потом, надо смотреть на вещи трезво: может мужчина оторваться от жены хоть в командировке?
– Мужчина может, – ответила Элеонора как юрист. И добавила, уже как жена, – а Володя – нет. По крайней мере, отрываться так он не должен.
– Должен, не должен, – хмыкнула Галка. – Рано ещё переживать, суток не прошло. Он что, каждый день тебе «с добрым утром» говорит?
– Каждый, – кивнула Элеонора и вернула на тарелку взятый было пирожок. – И «спокойной ночи» тоже каждый день.
– Нет, ты что обратно кладёшь? Ты ешь, ешь. Это по новому рецепту, тесто с отсдобкой, с ночи ставила, – всполошилась Галка. – И это… ты не думай, я так просто сказала про оторваться, Володя твой не такой, конечно, как все…
Она начала рассказывать, какими бывают эти все, благо примеров хватало, и сюжеты почти не уступали телевизионным, но остановилась – заметила, что Элеонора просто кивает, не слушает. Галке от души хотелось чем-нибудь помочь, но чему тут помогать? Ну была бы, действительно, проблема, а то… У них и всегда-то в жизни событий не происходит настоящих, ни скандалов нет ярких, ни хоть сколько-то пролонгированных ссор – ничего. Ну что это за повод для расстройства – доброго утра он ей не пожелал? В настройках Галкиной души переживаний по таким мелочам не значилось. Историю с носками можно было хоть во что-то развернуть, потому что это типичное мужское свинство – предъявлять жене претензии по поводу стирки, ещё бы гладить носки свои потребовал; но соседка рассказывала всё это походя, даже с улыбкой, явно не придавая значения, и Галка была совершенно сбита с толку.
Телефон зазвонил после третьей чашки.
– Да! – закричала Элеонора, даже не посмотрев, кто звонит.
Вы только не волнуйтесь, сказала трубка, и сердце у Элеоноры сначала ухнуло куда-то в желудок, а потом включило форсаж и часто-часто застучало. Попал под машину. Находится в больнице. В сознание пока не пришёл. Состояние тяжёлое, но стабильное.
Тут Галка увидела, как бывает, когда истребитель срывается с катапульты. Да погоди, куда ты несёшься-то, говорила она, уворачиваясь от боевого разворота Элеоноры, бросающей какие-то тряпки в рюкзак, погоди, надо сначала связаться с больницей, ведь в реанимацию никого не пускают, я точно знаю! Ага, отвечала Элеонора, повторяя про себя заклинание «паспорт, кошелёк, очки», ага, вот эти надо поливать каждый день, а вон те можно раз в неделю, они воду не любят. Зазвенели ключи, всунутые истребителем в Галкину руку, почти без паузы хлопнула дверь подъезда, и в пустоте лестничных пролётов повисло эхо так и не услышанных Элеонорой слов, что лучше дождаться, когда переведут из реанимации, а тогда уж и ехать…
2.
Вот врут, что таксисты в Москве лихачи, превышают, не соблюдают, на красный проезжают – а этот? Сидит как снулая рыба, забыл, что в машине есть педаль газа, негодовала Элеонора...
Продолжение: глава 2 http://stihi.ru/2022/04/11/1928