Помнишь ли, друже, отроческую нашу филателИю?
До сих пор расшаркивается, кто её судьбоносного выбора не избег.
Детству вослед, с его гномами и домовыми, наивности разразившуюся эмболию?
К сокровищам мира тайный подкоп, дерзновенный побег.
Коленкоровые, лоснящиеся альбомчики, а на их страницах
прозрачности стрекозиных крыльев слюдяные полоски-рядцы,
где желали бы обрести покой, примоститься ли приютиться,
убийственного обаяния, типографского Ренессанса улики и образцы.
Не дары ли почтовых волхвов, отороченные по периметру невысокой стеной зубчАтой?
Как лекало творенья по силуэтам бабочек и жуков, самолётов и парусников, и рыб легло!
Прямоугольные шестерни механизма, переводящего момент силы прекрасного на сетчатку.
О, сколько же волосков на шмеле и ноге птицееда обнаруживает увеличительное стекло!
Благословенное любование, анабиоз таинственного, созерцание первопроходца.
Как был я счАстлив, попав под ваш чувствоукладчик, приключенческо-романтический, чумовой каток!
Так расплющило, закатало, что не оклематься, не на пароль расколоться;
не обнаружить ни руку, ни голову, ни изначально протянутый коготок.
Ах, чарующие серии - венцы коллекционные, диадемы добра ненаглядного!
Не по вам ли, чередой на обзор выставляемым, кручинился ледяной пинцет?
Латынь трудноошёптанная, кириллица выдыхаемая, к горлу кровь подступающая прохладная.
На смотринах дружеских к одобрению, зависти ли - выдержанный пиетет.
Об обмене осталось обмолвиться: держишь у сердца в кармане нагрудном,
между листами отдельно отложенной книги в портфеле таишь.
Здравствуй - прощай... Никогда не бывало ещё так тоскливо и трудно.
Как от соблазна чужие сокровища лицезреть устоишь?
А теперь - оглянись: ни следов тех альбомов, ни писульки учётной по всей канцелярии.
Видно с юности вляпался ты в долготлеющий неудачный почтовый роман.
И все марки давно разошлись по увесистым папкам конвертов эпичного эпистолярия.
И пустО твоё сердце - автобусным щипачом ловко выпотрошенный карман.