Наша улица была односторонней, то есть с одной стороны домА, а с другой -плетень, как в украинских хуторах. За плетнём громадный сад колхоза "Заря" Там росли яблони, китайки, крыжовник, смородина и необъятное поле клубники. А ещё были ворота, за которыми располагались конюшни и небольшой домик фронтовика дяди Миши. У него было пятеро детей. Среди них Валька - моя лучшая подруга. Мы часто играли с ней в саду, под яблоней с очень вкусными яблоками.
Дядя Миша был конюхом. Утром он запрягал лошадей и отдавал приходившим возницам. А потом под длинным навесом со своим напарником они сбивали ящики из одинаковых дощечек. Целый день стоял неумолчный стук молотков. Вечером, когда лошади возвращались, дядя Миша распрягал их, подводил к корыту, выдолбленному из цельного дерева и стоявшего на столбиках, рвал пук травы и, как мочалкой, обмывал им бока, спины. Потёртости смазывал мазью. Осматривал копыта - все ли на месте подковы. И только тогда отводил животных в конюшню, кормил.
Я любила наблюдать за тем, как дядя Миша ухаживал за лошадьми, что-то приговаривая. Может, они понимали его, потому что поворачивали острые ушки в ту сторону, где он находился. Иногда отфыркивались, будто не соглашались в чём-то с конюхом - Ну, вот ещё! Ишь, чего удумала! - говорил дядя Миша и снисходительно похлопывал лошадку по морде, пахнущую скошенным сеном.
Как-то я приболела и не приходила в сад, к Вальке. Но зато она сама пришла ко мне и стала взахлёб рассказывать, что у них появилась новая лошадка. Мол, раньше она работала в цирке. Может ходить на задних ногах. Я, честно говоря, усомнилась. Валька была известной врушкой.
Когда мне, наконец-то, разрешили выходить на улицу, я тут же помчалась к Вальке. Хотелось посмотреть на "циркачку". Дядя Миша готовил лошадок к работе, запрягал в телеги.
- И где это ты пропадала? - спросил он меня, выходя из-под навеса. - А у нас тут перемена жизни... Пришли возницы, забрали Ночку и Звёздочку, двор опустел. И тогда Валькин отец вывел из конюшни лошадь, от жалкого вида которой у меня сжалось сердце. У неё слезились и гноились глаза,свалянная грива, хребет стёрт до крови. Над ней вились роем мухи, добавляя мучений. По всей шкуре были какие-то болезненные пятна, проплешины. А ходила она и того хуже: как-то откидывала ноги назад и в сторону. Лошадь была больна. Это было понятно даже мне - ребёнку. А дядя Миша сказал: - Ничего, ничего. Вылечим. Но как прокормить? Это же не котёнок. Тут к нам вышла заспанная Валька и сразу же попросила отца скомандовать лошади, чтобы та подняла ноги. - Мотенька! Уважим девчатам? - обратился к животному отец Вальки. Но лошадь пригнула уши и топнула ногой. - Матильда, не ершись! Уважь девчонок! - твёрдым голосом сказал дядя Миша. Матильда, косясь на нас, повернулась боком и попыталась вскинуться - поднять передние ноги, но сил не хватило. Она тоненько заржала и опустила голову на плечо дяде Мише. Он дал ей сухарик и, похлопывая по морде, произнёс: - Ничего, ничего! Вот откормим, подлечим... Она ж у нас артистка!
С тех пор мы почти не играли в дочки-матери с Валентиной. Рвали сочную траву для Моти, собирали опавшие яблоки в тазы. И к концу лета Матильда похорошела: заросли проплешины, глаза стали ясными и уже не вился над ней рой мух. Вскоре о Матильде узнали ребята нашего района. Стали приходить - полюбоваться цирковой артисткой. Приносили угощение. Мотя ни от чего не отказывалась. С удовольствием хрумкала сухарики, морковь, сахар, колоб и многое другое. Мой брат Валерка где-то раздобыл овёс и носил Моте его целыми карманами. Забаловали мы её.
И вот настал момент, когда нашу любимицу стали запрягать и отправлять на работу. Нам пояснили, что она будет возить продукты в ясли, детсады, школы. Два дня Мотька противилась тому, что конюх впрягал её в телегу, но потом смирилась. И когда утрами Матильда уже была впряжена, дядя Миша усаживал на телегу ребятишек и делал по нашей улице "Круг почёта". Конечно же мы стали рано просыпаться, чем нимало удивляли своих родителей. Мотя работала не каждый день и в её выходные дядя Миша всё равно выводил лошадь во двор. А там мы с преподношениями. После того, как Мотя поест, дядя Миша давал команду: - Так, Матильда! долг платежом красен. Кушала овёсец, хрумкала сухарики и сахарок - будь любезна, отрабатывай! И Матильда как будто понимала. Она виновато опускала голову и кивала. Потом поворачивалась боком и вскидывала передние ноги, при этом махала хвостом из стороны в сторону будто веером. Мы дружно хлопали в ладоши, и тогда, видимо, вспоминая свою артистическую молодость в цирке, она начинала приплясывать на месте, перебирая ногами. А потом дядя Миша стал сажать на лошадь мальчишек и катать по двору, нам же - девчонкам было обидно, ведь мы гараздо больше нарывали травы для Моти. И тогда отец подозвал Валентину ближе к Матильде, сунул в руку ей кусочек хлеба, посыпанного солью. - Дай, Мотеньке и вежливо попроси, чтобы она тебя покатала. Но Валька фыркнула: - Вот ещё! Я с лошадью что ли буду разговаривать? Мотя стояла смирно, никак не реагируя на Валькины слова. А когда дядя Миша попытался посадить дочку на лошадь, та стала злобно отфыркиваться, прядать ушами и коситься на Валентину, при этом так пританцовывала, что сесть на неё не возможно было. Она даже конюху не хотела подчиниться. Тут я подскочила и протянула Моте сочное яблочко. В другой руке я держала тот кусочек хлеба, что Вальке давали для Моти. - Мотя! Матильдочка! - сказала я. - Возьми яблочко! Очень тебя прошу. Лошадь не реагировала. Тогда я сделала вид, что сама собираюсь его съесть. И как только я слегка надкусила, Мотя потянулась к яблоку и осторожно взяла его с моей ладошки, закивала головой. Затем обошла меня и из другой руки взяла кусочек хлеба,и опять закивала головой. Я так думаю, она благодарила меня. - Мотенька! разреши посидеть у тебя на спинке, - попросила я. Каково же было удивление и моё, и других ребят, когда Матильда осторожно опустилась на колени и махнула головой: мол, садись! Уже через минуту я гордо восседала на лошадиной спине. Ребята восхищённо смотрели на лошадь и с завистью на меня. Дядя Миша дочери с укором сказал: - Вот так-то. Доброе слово и кошке приятно! А тут целая лошадь, да ещё и интелегенция! Матильда сделала круг по двору и опустилась на колени. И после этого, кто хотел покататься на ней, все вежливо просили Мотеньку и угощали чем-то вкусным.
Прошло несколько дней. Я убиралась в доме и время от времени поглядывала в телевизор. Шла передача о том, как делают колбасу на мясокомбинате. Для меня это малоинтересная тема. Стоят себе какие-то люди в белых балахонах у длинных столов. Ловко цепляют куски мяса и начинают их кромсать. И вдруг голос за кадром говорит, что на высшие сорта колбас идёт конина. Я насторожилась. А на экране - конвейер и висит лошадь с разрезанным горлом, струёй стекает кровь. - Боже мой! Да ведь это Матильда! - обмерла я. На ногах белые "носочки", на лбу звёздочка.
Я бросилась на улицу, а там такой дождь - ливень просто! Мама закричала: - Куда ты, непутёвая? Ведь только выздоровела! Но я "летела" к конюшне. Неужели Мотеньку отдали на этот противный мясокомбинат? Открыв одну половину ворот в конюшню, я увидела Мотю, мирно жующую сено из кормушки. Увидев меня, она закивала головой. Тоненько заржала, на её нежное ржание откликнулись и другие лошади. То ли от дождя, то ли от пережитого ужаса меня бил мелкий озноб. Я обхватила Мотину голову и зарыдала в голос. Пришёл дядя Миша, спросил: что случилось? А я, захлёбываясь слезами, сказала: - Дядя Мишенька! Давай, Мотю никому и никогда не отдавать!