Словно город стал лесом на двадцать коротких минут…
Мы прошли сквозь него, как проходят сквозь ад лишь святые.
Ты такая и есть, и поэтому свечи нас ждут,
В белоснежной церквушке твое произносится имя.
В сочетаньи с моим это вечный акафист Любви
/зачитают до дыр его ночью потом херувимы
и прикажут бумаге отчаянным рыком: "Гори!"
Чтобы были мы вечно сиянием этим хранимы/.
У тебя сто колец, но одно, без примет и затей,
Как серебряный омут: мне хочется падать и падать.
И стоять с тобой снова у всех золотых алтарей
И у тонкой решетки заросшего райского сада...
Нам калитку откроет не Павел и даже не Петр —
К нам святой Николай обернется с улыбкой знакомой,
Чтобы свет подарить и морской бесконечный простор,
Тот, что ляжет шелками вдоль старого
теплого дома —
Маяка на высоком холме среди скал и цветов.
Эти ирисы пахнут не раем, а только тобою.
Есть ли разница мне, если сто вифлеемских даров
Этот запах принес, став и болью, и вестью благою?
Сто колец у тебя... Но одно, в сочетаньи с моим, —
Это звезды двойные на черном немом небосклоне.
Мы звучим только вместе. О, как мы прекрасно звучим,
Обнимая друг друга на белом высоком балконе!