я молчу так о многом,
так долго и так беспробудно,
что уже не смогу
говорить никогда и ни с кем.
нет, не то, чтоб словам
стало вдруг в тишине бесприютно,
просто кажется мне, на каком-то чужом языке
все вокруг говорят.
просто свет здесь так плотно зашторен
у любого в окне, и обугленной тычусь душой
не туда и не к тем, и с каких ни звони колоколен
не услышит никто.
тот, кто мог бы услышать – ушёл
далеко-далеко. но ему, говорящему прямо,
обходиться легко и без кучи незначащих слов:
будет всё хорошо.
а молчанье – что бритва Оккама,
упрощает весь вздор,
если в сердце осталась любовь.