Природа отступила, рапортуя
Могиле Неизвестного Солдата,
Что совы, ночевавшие на туях,
Исчезли. И, по мнению шептуньи,
Забудут люди памятную дату.
Как пар идёт в отверстие отдушин,
Так зелень поглотила этих сов,
Вернее, отвоёванные души,
Узнав, что и на небе, и на суше
У времени нет памяти и снов.
Оно лишь вычитается в аллеях
Поросшими травою закутками,
Где краскою на дулах зеленея,
Святыни превращались в ахинеи
С обвисшими от старости катками.
Так прошлое подбрасывает штуки
С делением сознания на два
Вместилища серьёзного и шутки,
Реального и толков по маршрутке,
Где речь одна останется жива.
А речь о том, что в орудийной башне
Нет никого... Но мы у пьедестала
На утро в отутюженных рубашках
Ходили в караул и по отмашке
Внимали пересказам сталевара.
И жили все бы дальше в постановке,
Когда б однажды слух не уловил
В колонках под диктовку гравировки
Простых имён - Серёги, Сашки, Вовки -
Записанное танго на винил.
На чердаке с прадедовских пластинок,
Где старый бар подчёркивал обложку,
Оно лилось. И между всех отсылок
Дышал мне кто-то холодом в затылок,
В сапог кладя облизанную ложку.
Ступали лица с глубины. И точно
Уж новый интерьер вносил залог
Мгновениями, капавшими с точки,
Где, жижей загребая их в источник,
Солдатский под корягой рыл сапог.
2
Волнистые раскаты граммофона
Качали занавески в тёмном баре.
Вокруг меня сидели люди в форме.
"Вы резко повзрослели" "Нет, я в норме.
А что у вас с повязками на ране?"
Шипящая сквозная на лопатке
Вела между столами в красный двор.
"Но где я?" "Не волнуйтесь, всё в порядке
Война идёт. А женщины - на грядке.
Вернётесь и построите им дом"
И лошадь ржёт, и ветер рвёт калитку.
"Землянка поглощает бездну звуков,
Но пол ровняйте в этот раз по нитке –
Прямые линии на стыках плитки
Заведомо воспитывают внуков".
"Вчера мне снился погреб. И корова.
Скуластый немец доит молоко.
Другие жарят блинчики под кровом.
Жена и дети - в погребе неровном,
Который превращается в окоп…"
Повсюду расходился запах блинный.
Спиртовка котелки уже нагрела.
Я уходил. И в коридоре длинном,
Пропахшем спиртом, сыростью и глиной,
Шепнули сверху "Режь сапог. Гангрена".
На чёрную подушечку награда
Легла. И еле виден был конвой,
Уехавший с вокзала Ленинграда.
А на столе лежала телеграмма
С формулировкой "мёртвый, но живой".
Две бритвы. Помазок и полотенце.
"Решили русло выровнять в колхозе...
А там в саду стояли штабом немцы.
Устроили нам в погребе Освенцим,
Потом держали долго на морозе..."
После войны ровняли нашу реку,
Не тронув иву, где среди гнилья
Корней источник наполнял тарелку,
И жажда утолялась с опохмелку,
Но из воды смотрел ещё не я.
3
Из красного наш двор попал в зелёный
Сосуд, накрытый вымученным бытом.
Как мухи под стеклом, жужжали клёны.
И время било скудные поклоны
Оставшимся в навеки позабытом.
А почва здесь продлилась звоном меди,
Что проплывал и вдалеке, и близ.
И солнце, над деревнею помедлив,
Мотив в траве растягивало въедлив,
Где, как кузнечик, пели горы гильз.
Мы родились, как проступила окись
На пряжке у закопанного фрица.
Когда вода, вобравшая все токи,
В обратные сбивается потоки,
В колодце растворяя дни и лица.
Подставив палец, вышел я с иголки,
Что в баре волновала граммофон.
Теперь в руках солдатика на полке
Она висит заместо одностволки,
Соединяя миф, игру и сон.
Часы стоят. Неровный пол теплушки.
Наперевес с фантазией на шее
Играючи по памяти в войнушки,
Я видел, как земля берет игрушки,
И этим в ритуале хорошеет.
"Рекою нашей плыли караваны...
Давно когда-то хан, судьбу кляня,
Однажды под свисток и барабаны
Когда пошли в атаку атаманы,
Здесь утопил из золота коня..."
И вот тогда, уйдя на зов ребёнком
Коня искать вдоль вырытого устья,
Забрёл под иву. Там была верёвка.
Забросив в воду детское ведёрко,
Я посмотрел туда и не вернулся.
Так из земли идея в мир полезла,
Что время одевается на ось
И крутится в закусочной облезлой,
Чтоб правнуки поверили в железо
И тайное пророчество сбылось.
4
"Что Вы подумали тогда?" "Что умер"
"А после?" "Как ни в чем и не бывало
Стал ощущать себя в дотошном шуме
Двух голосов. Казалось так." "А в сумме?"
"А в сумме был конец" "Или начало?..
А что бы Вы нам выдали из знаков?"
"Припомню только грязь и сапоги,
Извилистую реку среди злаков,
Где я скачу, испачкан и заплакан,
Ведь у меня нет, кажется, ноги"
"Где ощущали Вы себя?" "В протезе"
"Внутри него?" "Казалось, что на предке,
Живущего в отчаянной аскезе,
Жестокого и чёрного в разрезе"
"Вы часть его?" "Как умершие клетки,
Озлобленные на железный скрежет"
"А сапоги?" "Сушились у огня,
Как два тоннеля" "Голоса?" "Всё реже.
И в пустоте с тоннелей свет забрезжил,
Откуда вскоре вышло два меня"
"И что потом?" "Душа пыталась с полых
Расщелин поколения, на пробу,
Вдохнуть себя в раздвоенную полость.
И два меня ушло от ивы порознь
Искать по общей памяти утробу"
"Сейчас всё это выглядит, как норма"
"Ну, вам виднее. Всё же, если сны
Не различают дальние платформы,
То это раздвоение по форме
Не глубже выделения слюны?"
"И вам поможет метод расстановки
Не следовать за кем-то на пределе"
"А продолжая?" "Делать остановки.
Для этого есть быт, семья, обновки.
А что же вы от времени хотели?"
"Чтоб были всё же сорваны печати,
И дрогнула под временем строка
В источнике, где должен замолчать я
По замыслу от смерти до зачатья,
Но слышать буду голос двойника".
5
Ты - день. Я - ночь. Ты исчезаешь ночью
В густой воде, что звёздами блестела.
Теперь усни. Прошли уже мы рощу,
В знакомых очертаниях на ощупь
Минуя ров, где сгнило чьё-то тело.
Впусти же, раздираемый тревогой,
Нахлынувшую с сумерками боль
Молчания, как боль всего живого,
Когда во сне рождается не слово,
А изо рта роится сажей моль.
И следуй за отверженными в щели
Сухой земли, где рыщут трупоеды
В останках человека ли, вещей ли,
И тлен на время бельма свои щерит
В преддверии пронзительной беседы.
Ты слепленный с того, что опочило,
В могиле отмолчалось и прошло.
Вобрал ты всё, что мог вобрать мужчина
Из прошлых дней без племени и чина,
Что дали раздвоенное стебло.
Спустись во тьму и жри себя пригоршней,
Как в голод разживались корешками —
Язык на вкус растения не горше,
Когда ты трупом речи в землю брошен,
И должен сам себя спасти стихами.
Когда ты съешь последний чёрный ломоть,
Затихнет танго на передовой,
И предок, в мясорубке перемолот,
Оставив в поле серп, а в кузне молот,
Шепнёт тебе тайком "иди домой".
И я тогда скажу "прощай, мой голос",
Хранимый ложкою за голенищем.
Нам выпало с тобой в округе голой
Без памяти сварить друг друга в голод,
Так будем благодарны этой пище.
Теперь проснись. Войди в привычный угол,
Где есть семья с визитами коллег…
Умолкли все. Слышна немая ругань.
"Ты мужем был! Ты был хорошим другом!
Скажи нам, кто?! Кто этот человек?!"