- Женька! Женька-а-а! Ах, я дико извиняюсь. Евгения Иоганессовна, Вас кличут к начальству, пожалуйте, жеманно переступая с ноги на ногу и подавшись вперёд всем своим могучим корпусом, орала баба. Она, угодливо вывернув ручищи, показывала в сторону конторы.
На бабе были стёганные штаны, заправленные в старые, стоптанные сапоги, фуфайка, припорошенная мукой особенно по швам. На голове старый, вылинявший платок, из-под которого выбивался клок блёкло-рыжих волос. Хитрые, злобные глазки такие же, как и платок - неопределённого цвета. Носик был явно мал для такой физиономии и тот вздёрнут так, что были видны круглые ноздри, позеленевшие от табака.
Нюрка, а именно так звали эту колоритную фигуру, претендовала на первую роль среди "зечек", таких же как сама. Она, в составе двух десятков осУжденных, была направлена на мукомольный завод. В предписании было отмечено, что на время военных действий на принудительные работы направляются следующие: и далее весь список осУжденных. По прибытии на мукомольный завод эти женщины были распределены по цехам. Нюрка и ещё несколько товарок попали в цех на "выбой".
Несколькими неделями раньше на "мукомолку" устроилась Женя Дементьева. Она имела образование девять классов и считалась очень грамотной. Успела поработать секретарём, учительницей начальных классов, продавцом книг в "Когизе". Когда началась война несколько отделов закрыли и сократили штат. Под сокращение попала и Женя, и было у неё на тот момент уже двое детей, а муж призван в Красную Армию. Подружка Катька Айгенберг посоветовала идти на "мукомолку".
Начальник цеха, учитывая образование, поставил Женю агентом по "выбою". Кратко объяснил обязанности, и самое главное: в начале смены агент обязан обеспечить цех мешками под муку. Он так и сказал, что ему, мол, всё равно, заставит ли Женя приносить со склада мешки своих подопечных или сама будет приносить, но чтобы цех не имел сбоя в работе из-за тары.
По характеру Евгения была тихой, уравнавешанной. Будучи сиротой, она с четырнадцати лет жила у сестры Эмилии и её мужа Эдуарда Карловича - образованной, интеллигентной пары. Видела уважительное отношение супругов между собой, и к ней, Жене, в том числе. Своё же замужество она не считала удачным. Муж бывал с ней груб. И, тем ни менее, такого отборного мата и вычурного, мерзкого поведения она никогда не видела, пока не пришлось столкнуться с заключёнными женщинами. Несколько дней работа шла из рук вон плохо. Начальник время от времени забегая в цех злился, кричал Жене прямо в ухо, мол, в чём дело, где мука, когда работать начнёте? За такое и под суд недолго угодить - это же саботаж!
Женя, в свою очередь, предпринимала попытки уговорить "зечек" сходить на склад, принести мешки. Бабы на низеньких скамейках вальяжно развалясь, резались в карты. А если у какой-то из них появлялось сочувствие и делал попытку встать, Нюрка своей ручищей преграждала путь. Нагло смотрела на Женю, ощеряясь прокуренными зубами.
- Женщины! Ну нельзя же так! Пора за работу браться,... - лепетала она, и слёзы наворачивались сами собой. - Это потому, что я - немка, - думала она. - К другим так не относятся.
Однажды в её цех прибежала Катька - подружка и протянула письмо от мужа. Молодая женщина встретила подругу со слезами. Расспросив, в чём дело, Катька рассмеялась, и сказала что с такими как в Жениной бригаде, надо разговаривать на их языке - другого они просто не понимают. - Пойдём! - строго сказала она и потащила Женю к осУжденным. На полу валялось не больше десятка мешков.
- Ах, вы суки! Продажные твари! Фронт хлеба ждёт, а вы, поганки х...ы в карты режетесь. Сейчас же если вы, проститутки, не пойдёте на склад за мешками, я не знаю что с вами сделаю, саботажницы! А вечером после смены, мы пишем рапорт о вашем поведении. И пойдёте в тюрягу, но не здесь, а этапом в Сибирь, курвы вы поганые! - залпом выпалила Катька и для острастки, выхватив мешок из-под одной из них, начала охаживать им баб.
- Ты кто такая? Откудова? С печки что ли свалилась? - грозно подбоченясь, огрызнулась Нюрка.
- И правда, бабы! Пора начинать, - скомандовала сухонькая "зечка" Тонька Малышева. - Нюрка, кончай базарить. Ну, уволится Евгения, может, поставят такого, что не возрадуешься. Айда, бабы, за мешками, пока склад не закрыли. Не переживай, Евгения! Нюрку мы осадим, - проговорила Тоня и погрозила Нюрке сухоньким кулачком.
Эту смену Женя отработала можно сказать нормально. Нюрка же всё что-то шипела себе под нос, косясь то на Тоньку, то на Евгению. А наутро, придя на смену, Женя увидела всё ту же картину. Тонька Малышева, засунув руки в карманы и уткнувшись носом в косынку, повязанную на шее, не поднимала глаз, очевидно, боясь встретиться взглядом со своим агентом по "выбою". Поняв, что сегодня поддержки не будет, Женя тихо, но твёрдо сказала:
- С сегодняшнего дня чтобы до единого мешка были принесены до моего прихода. Вы слышали? Чтобы к моему приходу мешки уже были бы здесь, в цеху! Я сказала! - и пристукнула кулаком по столу. - Нет, я не буду жилы рвать и уговаривать вас. А материть вас, поганки, бесполезно! Я поступлю по-другому: ежедневно буду ставить на погрузку по одной,... - и многозначительно посмотрела на Нюрку. - Уверена, что в следующую смену той паразитке не будет сил слово произнести, не то чтобы устраивать посиделки и зубоскалить. Небойсь, не забыли, что начальник цеха говорил: я у вас и мамка родная, и сам Господь Бог, и прочее... Тоня, не глядя на Евгению, спросила: - Что мужик-то пишет? Письмо с фронта, аль как?
- Что пишет? А то и пишет! Война - не мать родна. Воюют...
- Айда, бабы, за мешками, - сказала Нюрка, толкнув плечом Малышеву. За ней гуськом потянулись и другие женщины.
Потихоньку налаживались отношения Жени с подопечными. Нюрка старалась не проявлять себя, но злобу затаила. И, при первой же возможности, не приминула отомстить этой "чёртовой немке". Однажды в самый разгар работы в цеху появились двое военных. Один, что помоложе, привычным движением выключил рубильник на стене, и машины медленно остановились. Все женщины и Женя тоже подошли к столу. Старший военный представился и начал расспрашивать: что может мешать в работе, какие отношения складываются в коллективе, нет ли фактов саботажа.
- Всё неплохо, да вот скорее бы война закончилась. Будем жить по-нормальному, как все советские люди. Если за труд и, вправду, освободят - в тюрьму больше ни-ни... Говорят, что немцы так много нагадили, поразарили, что есть куда рученьки приложить, - за всех ответила Нюрка, протянув вперёд, как бы на общее обозрение, свои ручищи. Красные, в ссадинах, давно не мытые. Военный брезгливо отшатнулся от этих "рученек". - Есть, правда, среди нас некоторые, которым хорошо живётся, глядя на наше горе, - продолжила Нюрка и в упор посмотрела на Женю.
- Что ты хочешь этим сказать? - перехватив ненавидящий взгляд "зечки", спросил военный.
- А то и хочу сказать, что немцам не место среди нас, русских! Ненароком, ещё чего приключится. Что застыла? Нечего ответить? - спросила озлобленная баба. Женщины все разом загалдели, осуждающе смотрели на Нюрку. А Женя стояла ошеломлённая, не имея сил сдвинуться с места.
- Вот укусила, так укусила! - подумала она. Больно кольнуло в левом боку, перехватило дыхание. Уж и не чаяла доработать смену до конца. А дома голодные ребятишки, надо чем-то накормить. На следующий день смена началась как всегда, но молодая женщина ловила на себе сочувственные взгляды баб, Нюрка же старалась не попадаться Жене на глаза. И только когда приоткрылась дверь и кто-то крикнул, что агента по "выбою" требует начальство, Нюрка заорала: - Евгения Иоганессовна! Вас кличут, пожалуйте!
Не реагируя на Нюркину вычурность, Женя вышла из цеха. В конторе за столом сидели вчерашние военные и начальник цеха. - Дементьева, - заговорил начальник. - Почему тебя военные товарищи называют по фамилии Траут, а не Дементьева? Объясни. Ты ведь за русским замужем! Всё у тебя по закону... расписаны, муж на фронте. Государством приветствуются браки, когда немки... ну, когда женщины немецкой нации выходят замуж за русских. А то товарищи подумают чёрте что! Пример такой: некоторые люди немецкой национальности, живя здесь, среди русских, кичатся тем, что они - немцы. Ну, словом, кое-кто сомневается... Ну, что ты всё молчишь... ведь две пацанов! Эх-х! - и махнув рукой отошёл к окну.
- Объясните нам, гражданка, сделайте милость, кто вы - Траут или Дементьева? - спросил военный.
- Я - Дементьева - переходя на шёпот, ответила женщина и в подтверждение сказанного, достала фронтовой треугольник, протянула начальнику цеха. А тот с досадой отвёл руку.
- Да что ты мне суёшь. Я-то знаю, ты вот товарищам покажи! На треугольничке было красиво выведено: "город Энгельс, ул. Красная, Дементьевой Евгении И".
Женю отослали в цех. Она " летела" как на крыльях, думая, что инциндент исчерпан. Можно спокойно жить, работать и ждать мужа с победой. Бедная женщина и представить не могла, что её мытарства только начинаются. Прошла неделя.
- Дементьева, тут вот пришли... - сказал начальник цеха и махнул рукой в сторону конторы. Около двери стояли два солдата с ружьями. Один достал из кармана бумаги и сказал что, гражданке Дементьевой даётся шесть часов на сборы, и чтобы она успела к эшелону, уходившему в Сибирь. Предписывалось собрать самое необходимое и ценное: документы, личные вещи и ценности, если таковые имеются.
- Евгения! Ты не переживай. Женщина ты толковая, грамотная, работа у тебя будет. А как вернёшься - сразу к нам. Возьмём не задумываясь, - пробормотал начальник, не глядя в глаза ошеломлённой женщине.
Придя домой, она принялась собирать вещи, связывать в узлы. Кое-что из продуктов положила. Дети, видя мать в необычном состоянии, принялись плакать.
- Ты б, мамаша, что-нибудь сварила для мальцов, из мучки спекла бы и поесть, и в дорогу... Время ещё терпит... - посоветовал один солдат.
- Нет у меня никакой мучки! - огрызнулась Женя. Сама намыла картошки с полведра и поставила на примус варить.
Но вот и собраны вещи, накормлены детишки. Сердобольный солдат подхватил маленького, заснувшего малыша. Женя взяла сумки, "кормилицу" - швейную машинку, доставшуюся от матери. Попросила соседку присмотреть за квартирой, надеясь, что всё выяснится с документами и она вернётся домой. Свободной рукой взяла старшенького сына, Гену, за руку и все вышли на улицу. Уже стало темнеть, когда послышался тревожный шум людской. На вокзале толкотня, кругом мешки, баулы, узлы, снующие дети под ногами. Некоторые женщины демонстративно говорили по-немецки. Трое НКВДэшников за столами отмечали в списках депортируемых. Конвойные помогли Жене протиснуться к столу. Долго искали в списках Дементьеву представители закона. И вдруг прозвучала фамилия - Траут.
- Это я, я - воскликнула Женя.
- Как так? - удивился ЭНКВДешник. - Сначала разберитесь со своими документами, а потом морочьте голову.
Женя стала объяснять что да как и в это время паровоз дал предупредительный свисток. И вся разномастная публика кинулась к вагонам. Людской поток потащил Женю со старшим сыном в вагон. Конвойные побросали узлы и едва успели сунуть в руки младшенького. Вагоны были оборудованные под перевозку скота, но кто в такое время думал про это. Все устремились занять место ближе к буржуйке. Место досталось у окна, было холодно. Гена прижался к матери, а Эдик - младший порывался пробраться через баулы и узлы к буржуйке, но его откидывал толстощёкий мальчишка. Примерно с час стояла суматоха, а потом потихоньку дети угомонились, самые маленькие уже посапывали на руках матерей, которые неотрывно смотрели на догорающие огоньки в печурке.
- Станция Богатол - это , наверное, очень далеко, - подумала Женя. - А Вам куда ехать? - услышала она молодой голосок. Женя обернулась.
В углу сидела молодая женщина в лёгком пальто и шляпке. У неё почти не было багажа - небольшой узелок и саквояж. На руках спала девочка лет пяти.
- Мы определены на станцию Богатол. И вы тоже. Ну и чудесно! - обрадованно воскликнула она. Меня зовут Ирма. Давайте, держаться вместе.
Скоро молодые женщины почувствовали, что держаться вместе просто необходимо. В дороге они были около месяца. На станциях приходилось выбегать, покупать что-то из съестного, а когда закончились деньги, стали продавать вещи. И Женина поклажа заметно полегчала.
Станция Богатол представляла собой типичное сибирское поселение. Но разве что теперь ветка железной дороги находилась не далеко от станции, и можно уехать в любую точку Советского Союза. Женю и Ирму поселили в небольшой домик на две комнаты. Дом был старый, хлипкий. Окна: которые застеклены, другие же забиты досками. Нашли паклю в сенях и кое-как утеплили и окна, и стены. А ночью приходилось вставать и топить печку. Женщины не высыпались, полуголодные дети плакали, болели. Женю определил к себе в помощницы председатель колхоза - восемнадцатилетний парнишка Митяй, так как она оказалась самой грамотной. Она повсюду следовала за Митяем и всё записывала, вела учёт выработки за день, составляла отчёты и умудрялась заскочить домой - покормить малышей. Ирма была очень благодарна Жене за это. На фронт Митяя не взяли из-за слабого зрения и болезни сердца. Ирма с другими поселенцами ходила на заготовку леса. Вечерами, возвращаясь из тайги, он бросалась на кровать и рыдала. Дочка Леночка плакала вместе с мамой, а потом смачивала тряпицы в холодной воде и прикладывала к ладоням матери, стёртыми до кровавых мозолей.
Женя написала мужу на фронт письмо, в котором сообщила свой новый адрес, и что её с детьми выслали. Прошло несколько месяцев. Однажды Митяй ездил по делам в райцентр и привёз письмо для Жени. Письмо было от Петра. Женя уже и не надеялась получить ответ. Распечатала треугольник и... радостная улыбка на её лице постепенно перешла в жалостливую гримасу. Петро ругал за то, что она не смогла властям объяснить ситуацию: что она, за русским замужем. Что муж на фронте.
- Если уж себя не жалко, подумай хотя бы о детях, - возмущался он. - Немедленно выезжай домой пока не заняли квартиру. Митяй взял письмо плачущей женщины, попытался прочесть - не смог.
- Жалко мне с тобой, Евгения, расставаться. Шибко умная и грамотная. Пожалуй, такой и не сыщется мне в помощники... Но, коли муж требует, жена должна слушаться... Пиши! Приказал он:
СПРАВКА. Отпускается Траут Евгения Иоганессовна к себе на Родину по настоятельной просьбе мужа, Петра Васильевича Дементьева - бойца Красной Армии. За хорошую, учёную работу выделяется лошадь с санями до станции.
Смешно было читать эту бумажонку за подписью и заверенную колхозной печатью полуграмотного паренька. Но кто знает, может быть, эта справка послужит пропуском в прежнюю жизнь? Сердечно распрощавшись с Митяем, с Ирмой и другими поселенцами, Женя всё-таки отважилась ехать домой. На санях быстро доехали до крохотного вокзала. Конюх расцеловал и Женю, и мальчишек, попрощавшись - уехал. На станции молодая женщина купила варёной картошки, кусок сала, замороженное тесто, три каравая хлеба. Благополучно доехали до узловой станции и теперь надо дожидаться поезда, идущего в сторону Саратова. Познакомилась Евгения с одной бабулькой, которой тоже надо ехать в Саратов. Несколько дней не было поездов в нужном направлении. Жене и бабушке приходилось идти за вокзал, там устраивали небольшой костерок, варили галушки, заправленные салом, кормили детей и сами ели.
Как-то ранним утром в вокзал забежал матрос в тельняшке и громко крикнул, что если есть желающие ехать в сторону Саратова - поезд стоит на запасной ветке, за вокзалом. Женя вскочила и закричала, что ей надо в Саратов. И бабушке с внуками тоже. Матрос посмотрел на немудрящие пожитки и подхватил старшего сына Гену на руки. Младшего - Эдика велел самой нести, а то, мол, малец плакать будет. Бабушка засеменила за матросом. Ей проще. Мальчишки большие. Каждый взял по узелку. А Женя пока упаковала кастрюльку, оставшиеся продукты, взяла малыша, вышла из вокзала, а матроса с Геной и след простыл. Она заметалась по путям, стала звать Гену. В душе нарастал страх, что она не увидит больше своего сыночка. Тут из будки вышел старенький стрелочник, спросил: что случилось. Обезумевшая женщина сквозь стенания и слёзы проговорила, что сына унесли куда-то.
- Ну, ты тут посиди с мальцом, а я схожу кой-куда. Его не было минут двадцать. Потом пришёл, молча, взял узелок, "кормилицу", Эдика сунул в руки Жене: - Пойдём! Вскоре показались вагоны. Выскочил матрос и принялся материть Женю. Он решил, что мамаша хотела отделаться от ребёнка. Но, наконец-то все в теплушке. Матрос Мишка, немного отойдя от стресса, извинился. А Гену он полюбил и всё время чем-то угощал.
Поезд часто останавливался в пути, загоняли его на запасные ветки и забывали на несколько дней. А потом прибегал неизменный матрос Мишка и сообщал, что можно ехать - путь свободен. На одной из станций по вагонам ходил патруль. Бабушка, зная историю с письмом, велела Жене лечь со своими пацанятами и укрыться с головой. Шла проверка документов. Патрульные спросили чьи дети и пошли в другой вагон. Женя с благодарностью посмотрела на старую, крепко пожала руку.
- Спасибо, спасибо! В глазах женщины стояли слёзы. Ещё бы! За время их совместной поездки она вдоволь наслушалась, как таких же женщин снимали с поездов, сажали в тюрьму, а детей отправляли в дет.дома. На другой станции Женя ушла в здание вокзала, чтобы купить еды. А в это время по вагонам прошёл патруль. Когда она вернулась, бабушка подняла над головой крючковатый палец и торжественно произнесла:
- Ну, что, Евгения! Есть Бог! Тебя не было, а здесь проходили патрульные. Бог хранит тебя, сердешная! Видно, много горюшка ты хлебнула. Боженька сказал: -
Всё! Баста! С неё хватит!
Ровно месяц Женя с мальчишками была в пути. Когда они шли уже по родному городу, под ногами зеленела молодая травка, а дети были обуты в валенки. Всё остальное, даже "кормилица" было продано.