Мир сузился до вешалки в театре,
до петельки на стареньком плаще,
затерянном меж сношенных вещей,
под номерком. До первого антракта
две сцены и печальный эпизод,
в котором героиня на распутье.
Тревожным сном окутанное утро,
последняя минута – хор поёт.
Мир держится на тонком волоске,
цепляется отчаянно за воздух –
натужны неестественные позы,
расшатаны подмостки, и аскет
осунулся, но всё ещё идёт –
в труху истёрт его дорожный посох
земною накренившеюся осью,
что ангелы смеются: «Бедный Лот,
твой плащик обветшал, печален взор,
неясны очертанья перспективы,
мечты так иллюзорны и наивны…»
Конец второго акта – снова хор.
В антракте разодетая толпа
берёт буфет, как те матросы Зимний.
«Как звали героиню – ну же… имя?»
А город в это время мирно спал.
И мир глазел по-прежнему в экран,
попкорном заедая виски с колой, –
шёл кастинг и расписывали роли,
меж «быть или не быть» стирая грань.