Константин Кондратьев
GARDENHERMIT
Стихи осени 2021-го и начало зимы
_____________________________________________________
«Садовый (или декоративный) отшельник» - человек, нанимаемый владельцем богатого поместья для того, чтобы тот служил в качестве достопримечательности, живя в образе отшельника («друида») в какой-нибудь «хижине» в уголке ландшафтного парка. Мода на них была популярны среди британской аристократии в 18-м и начале 19-го веков. ( https://en.wikipedia.org/wiki/Garden_hermit )
«…и праздномыслить было мне отрада…»
(А.С.П.)
* * *
Сосед-голубятник свистит залихватски –
И косо сквозит белоснежная стая,
В густой синеве опереньем блистая
И небо деля между нами по-братски.
И крыш разномастных по склону ступени,
И блики закатные в чистых оконцах…
И охра земная незримого солнца.
И синих сугробов глубокие тени.
2018
ВЕРЕСЕНЬ
КОСТЁНКИ (недосонет)
"В начале жизни школу помню я..." (А.П)
...а лесостепь дотла полынна, не былинна.
И чернобылками у дочерей ключицы.
С времен творенья: известняк и глина...
– и ничего иного с нами не случится.
Нам внятен век, мы помним всё; и наш реактор
запущен, прорастает разнотравьем.
Вслед мамонту по тропке сходит автор,
шурша всё тем же меловым пришкольным гравием:
– (географичка умерла, увы, дружище!..)
Осталось только чье-то городище,
холмы, поля, случайная протока...
Нет у меня иных ни жизни, ни истока –
от Лиссабона до Владивостока...
– Блажен я, нищий
___________________________
«палеолитические стоянки древнего человека, обнаруженные в районе сёла Костёнки в Хохольском районе Воронежской области.» ( https://ru.wikipedia.org/wiki/Костёнковские_стоянки )
* * * ("В начале жизни школу помню я...")
"Кондратьев, марш к доске!.." –
и "за спину", и "к стенке"...
И жилка на виске.
И слабые коленки.
Я знаю, есть покой,
и где-то рядом – воля:
под чёрною доской
на белой стенке в школе.
Но сломана рука
и содрана коленка...
Такая, блин, тоска!..
– (такого счастья стенка)
* * * (Памяти Сергея Александровича)
Дай, Господь, чтоб грехи
– словно листья –
те, что вскоре под ноги осыпятся
в той стране пресловутого ситца
в желтизне подберёзного танца...
...а стихи, что стихи?..
– пусть останутся...
в синеве, где ни выспать, ни выпиться
________________________
(... как говаривал мой батюшка Сергей Саныч, когда его по ошибке называли Сан Сергеичем – "Я не Пушкин, я Есенин..."))
* * * (здесь – ул. Лобачевского, г. Воронеж)
Цикаду из сада не слышно:
окошко прикрыл – кошка мёрзнет.
... ни графа, ни Кришны – не вышло.
И бабочки в ночь перемёрли.
Поутру гуляю собаку:
со сна нам и зябко, и дрожко...
И змием ползёт под рубаху
похмельная эта дорожка.
Андрюха пошёл спозаранку
в низы к бабке Наде на точку.
А мне б зализать нашу ранку –
и вверх, к золотому цветочку,
который растёт под забором
дощатым у взбалмошной Веры...
– Эт в сумерках все кошки серы...
А утром сверх нас – синь-озёры!..
И в небе, до дрожи глубоком,
как реверсов след – по-простому,
так видится влюбчивым оком:
пора поворачивать к дому...
* * * (Тайная рифма)
"Не всё коту творог, бывает и мордой об порог"
Я не то чтоб на небо хочу –
я и так вдоль по жизни лечу:
задерёшь вверх башку – она кружится или кружится...
– Тут и так – с подкосившихся ног –
хрясь затылком об тайный порог
в облаках, за которыми тайная мышь копошится.
Дело даже не в том, что бедлам.
Дело даже не в том, что содом...
– только ангелы в облаке ясно светлы и безгрешны.
Но куда ж нам, летучим котам??..
... где-то там, где-то там, где-то там…–
потемневший порог и скамейка под старой черешней
* * * (Заря вечерняя)
Крыша соседского дома солнышком тёплым согрета.
Жмурится кошка на крыше, греется в поздних лучах.
Кончилось, кончилось лето... Это такая примета:
греется кошка на крыше – садик над прудом зачах.
Кончились, кончились ночи обетованности жаркой:
прямо над прудом, над садом ярко вставала звезда.
Схлынул волною клематис над покосившейся аркой:
сыпятся звёздочки в воду. Чаще идут поезда
прямо над нами – на север с южного берега Крыма.
Прямо над нами – и насыпь долго утробой дрожит.
Сыплется гравий, и ясень, накость усохший до Рима,
неизреченным, незримым светом вечерним прошит...
* * * (Тоска по самому себе)
«…золотое руно, где же ты, золотое руно?..» (с)
Я в морозную ночь, раскидав от порога сугроб,
возвращался к лучине в утробно гудящей котельне.
Был я молод и весел, а главное – я был здоров,
где бы я ни бывал: на Чижовке, Стромынке иль в Стрельне.
Снег с сапог отряхнув и приладив, как сноп камыша,
на бычачьи бока на просушку тулупчик овчинный,
рушником закрасневшие пальцы свои растирал не спеша
и мурлыча чего-то в усы без тоски и кручины.
На столе колченогом подмигивал мне огонёк,
и дышала чекушка туманами, газом, стихами...
Я был молод и весел, и было мне всё невдомёк –
как заезжему путнику в ближневосточном духане.
…Тишина за окном глухо куталась в чёрную шаль
так тягуче и долго, как будто она овдовела.
Ничего здесь на этом, на белом, мне было не жаль.
– Но гудели котлы и лопата в углу индевела.
* * * (Деревяшка из Крыма)
«…над морем чёрным и глухим» (с)
...выбросит на побережек
море наш корешок:
стёрлись морем империи
в чёрный полынь-порошок,
ан меж медуз да водорослей,
сгнивших на ихнем корню –
хрящик мосластой бодрости
до сорока раз на дню!.. –
там, где и впрямь бычачую
тоску выгибал небосвод,
как Тоску, насквозь девчачью,
промежду спесивых вод.
Не вознесенский мессия –
я не срифмую: "врозь"...
– камушком, как Россия –
сердце оборвалось.
* * * (С вершины Демерджи)
«…До Ельца дороги ужасны. Несколько раз коляска моя вязла в грязи, достойной грязи одесской. Мне случалось в сутки проехать не более пятидесяти верст. Наконец увидел я воронежские степи и свободно покатился по зеленой равнине…» («Путешествие в Арзрум»)
Залив, надутый синью, словно парус
классической гомеровской галеры...
И самый верхний театральный ярус
классической шекспировской галёрки:
– рукой подать до Рима и Эллады!
чрез карантин по поводу холеры
сквозь всех небес тугие анфилады
пыля полынной степью на пролётке...
* * * (Очутившись в сумрачной лесостепи)
"...но устал за лето..." (с)
Нелёгок посох, тяжела сума...
– уж лучше тут и впрямь сойти с ума –
но дома,
чем вкривь плутать по выжженной стерне,
или скакать на розовом коне,
иль колесить на дрожках
по пыльным шляхам дедовых забот...
– Да ну их к ляху, здесь который год
не жизнь – истома...
Сбегает вниз знакомый косогор.
А вверх – берёзки, насыпь, небо и забор...
– но дрожко...
И проясняет мысли боль в спинном мозгу:
а ведь и вправду я так больше не могу,
– и где же,
как не в домашней глупой колготе
идти навстречу полной темноте,
где лес всё реже...
* * * (Чистилище)
Снова тянет нить веретено
где-то в непроглядной высоте:
самолёты заново летают.
– Что пропало – вновь обретено:
там, над нами, в гулкой пустоте
острые кристаллики не тают.
Значит – рядом Ромул, рядом Рем.
И пифагорейских теорем
на стекле соткалась паутина,
чтоб за ней открылась синева,
от которой ноет голова
так болезненно и так невозмутимо.
...и, склонясь заостренным сосцом
по-над запрокинутым лицом,
в ухо дышит жарко, сокровенно,
душно, тяжело волчица-мать...
Нам бы тут Флоренцию поймать!
– а глядишь: опять уже Равенна...
* * * (Бородинская краюшка под стопку горилки,
или "Бодливой корове Бог рогов не дал...")
Раскисли тропинки под нудным дождём:
– ничо-ничего, мы малёк переждём...
Простыл в небе след серебристый малька:
– ничо-ничего, перебьёмся пока...
Пока поглядим, как гоняет телят
по лугу Макар – как шальных дошколят,
как плачет в гнилых тростниках ни о ком
лягушка со вздувшимся в пузе сверчком.
...Корова мычит на раскисшей стерне,
– а мне б только мыслить в своей стороне
про нищий шевардинской глины редут,
куда наши души на нерест идут.
* * * (Осенние воспоминания о весеннем лесничестве)
... с о. Михаилом, в купели младенцев крестящем,
знаком с оных лет, когда Миха служил в егерях.
– Мы все пропадали тогда: кто по кущам, по чащам
иные, а кто-то шлеился кометой в Больших Йобарях...
Но каждый – свидетельствую: не за страх, а за совесть
служил: кто Астарте, кто Вакху... –
(кому и Перун не идолище был поганое, а путь и истина от Двины до Ганга... – (жiнка, кстати, у Михайлы была залихватская – Елена Петровна почти, блин, Блаватская))
– Такая печальная... многовенчальная повесть
о нашем полку...
– на полях незатейливых рун.
... Шуршит береста в костерке озорной Книги Жизни
и дышит весной по-дивинному давешний лес...
– и птицы!.. – о детках, гнезде, о подруге-отчизне...
И нету Отчизны у нас кроме здесь – под берёзкой Небес.
* * * (К осенним посадкам)
Я состарился – как ясень за забором,
как мой пёс, как экс-генсек капээсэс.
И чего уж – не внесут меня с позором
через пряничный постнобелевский лес
на погост постпеределкинских анналов,
а развеют прах от Курска до Курил
вместе с дымом беломор-каналов,
тех, что я за батей докурил.
– Что с того, что управляюсь я с лопатой?
и не трут портянкой чистой кирзачи... –
всё одно: для них я рыжий и сопатый.
А грачи уж улетели – что грачи?..
...Под стальным штыком лопаты бухнут корни,
словно горла жилы на юру.
И, вдыхая прели дух тлетворный,
– вспоминаю: весь я не умру!..
* * * ("На смерть тирана")
Вспоминаю ноябрь 82-го...
В коридоре универа:
– "Здорово!.." – "Здорово..."
– …комсомолка Вера
в ожиданье любви, в надежде
что завтра будет не так,
а как никогда прежде.
На неё косится в летах
доцентша Софья
Рудольфовна Четвертак:
– "Ну и где ж любовь-то?.."
И то – мы гурьбой в гастроном,
а потом все в общагу к рыжей
Нюрке на девятый этаж,
где уже вполне раскардаш...
– а потом, что твой астроном:
смотришь вверх с её плоской крыши...
как всегда: изнутри – вовне
и всё об одном
ЛИСТОПАД
"Пора, брат, пора..." (с)
...уработавшись – закурю-ка я!.. –
на листки взгляну:
– ах, знакомою закорюкою
все исчёрканы...
...знать, пришла пора
поминать весну.
Знать: пришла пора... –
да и чёрта мне!..
– Догадал Господь
мне родиться здесь,
где листки летят вдоль по осени
вместе с тем, кто был да и вышел весь
в небо сизое, в рощи с просинью...
ЖОЛТЕНЬ
* * *
...кошка вылизывается:
не иначе – собралась на ****ки...
– и то: где там они ещё –
студёные, завьюженные колядки?..
...А тут с утра ещё мокрота,
а в ней: тритатушки – три кота...
– и вроде б ещё как пять жизней
кошачьих
до Рождественского поста.
* * * (Лестница в сад)
(когда-нибудь всё будет, а пока
– бороздки на пласте известняка)
...Когда душа твоя становится как тень
твоя: бесплотная, и смотрит на тебя –
на табуретку, на крылечко, на плетень,
на грушу, что, платочек теребя,
стоит в сторонке, на ступени под листвой
опавшей, на фонарь, на виноград...
– тут только лестница становится тобой,
но не становится тобой осенний сад.
Он над тобой собой незыблемо стоит,
храня свою неизречённую листву.
(...О, сколько ж их!.. –
протёртых мною плит:
то камнем в темень, то синицей в синеву...)
* * * ("На подоконнике растёт в щербатой плошке...")
А у нас на подоконнике рос лимон...
– ах, куда же ты ушёл от нас, Симон, Симон?
И журавль над колодезем гремит ведром...
– Я ушёл от вас, чтоб в Риме стать Святым Петром.
А у нас телега выбилась: оглобли вверх,
и над ней во тьме курлыкает чёрный стерх...
– Я ушёл от вас, чтоб биться своей головой
об порожек башни каменной, угловой.
А у нас ушло в распутицу колесо по ось... –
если встретишь, то скажи Ему: не срослось,
не предуготовили мы тут пути... –
...Дай бог камень до околицы донести,
где вороны над оградками галдят, крестясь...
– чтобы не ошибся ты, воротясь
* * * (МОЙ БЛАГОРОДНЫЙ СЯВР)
Псу
Отнялась у мово сявра последняя задняя лапа.
И некому тележку сварганить для "самовара" – Андрюха в запое...
– и я достаю чекушку из тумбочки, как доставали из шкапа
свои кителя с боевыми наградами вернувшиеся из боя.
Помянуть невернувшихся, полизать ссаженную культяпку.
Помолиться перед матушкиными прадедовыми образами...
– а потом положить морду на хозяйскую тёплую тапку
и глядеть на Него человеческими глазами.
Ведь дело не в том, сколько ещё протянем на этом свете.
Тем более – отчего на дороге протянем ноги...
– просто любая душа за свои награды в ответе
больше, чем за грехи свои – те же, что и у многих...
* * * (ВЫПРЯМЛЕНИЕ МЕРТВЕЦОВ)
I
Мой папа был советский инженер,
он конструировал детали самолётов.
А я был шалопай и пионер.
Его из-за дурных моих залётов
классуха вызывала, а меня
притягивали на совет дружины...
– Мы с ним, как рыцари – доспехами звеня –
не избегали нюрнбергской пружины.
II
Мой папа слушал ночью в треске волн
"Немецкую" в ка-вэ-диапазоне.
А я, поэзией ночной сверх меры полн,
летал над всеми сущими на зоне –
и опасался только одного:
вот-вот медведицею матушка проснётся!..
– и отберёт глоток портвейна у него...
– мне лба перстом стальным заботливо коснётся...
III
Теперь не то: я стар, я сед; в постели сын.
Ночами только музыка немая
подслеповатых звёзд, косых осин,
звонков давно ушедшего трамвая...
Тревожно дышит в полумраке штор жена,
кота в ногах урчания уживчивы и мирны...
– В стальной полоске за окном отражена
тень золота, и ладана, и смирны
* * * (ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ)
Ах, душа моя где-то болтается, как тот шалопут,
который в пелёнках слыхал: мол, "гитлер капут",
который был вовремя принят в отряд октябрят,
читая на переменке про красных прекрасных лихих дьяволят,
а чуть позже – про мушкетёров, как тот Арамис –
по водосточной трубе взбираясь на манкий карниз,
и ещё чуть позже – про степных волков,
которые выведут человечество из-под флажков...
Ах душа моя, пичужка весенняя – чик-чирик,
на скамейку нагадит нечаянно, где сидит старик,
отрешённый, как Будда среди невежд.
Солнце тусклое в просини – словно медаль "За Будапешт".
...Всё что было и не было – всё не зря,
если сижу на скамейке, вижу небо сегодняшнего октября,
– а вся королевская конница и королевская мать
так и не может того шалопута поймать...
* * * (D;mmerzustand)
I
Поздно светает, рано темнеет.
Редко заря за рекой пламенеет:
чаще на плечи туман моросящий
сразу за дверью ложится. Всё чаще
на протяжении дня – ни просвета...
– Кончилось лето. Кончилось лето.
II
Всякое – бабье, индейское; наше
лето, которого не было краше –
кончилось. Кончилось лето Господне.
Бродит в пролесках девица в исподнем,
машет рукою, тянет к реке –
с бледными космами, с бритвой в руке.
III
...А по весне приходила бомжиха
на берег к нам, раздевалась и тихо
в воду входила с обмылками льдинок,
волосы мыла, стирала ботинок;
на иве сушила платочек дочерний
в бледных лучах зари невечерней…
__________________
«сумеречное состояние» (нем)
* * *
...и сидим мы, старые, на вверх дном байде...
и не ждёт нас Ассоль ладно б только нигде –
– нас не ждёт Ассоль уже никогда
...как по трапу по камушкам бежит вода
– мы ногами поводим в ней и бьём вальтом,
а она покрывается трескучим льдом...
* * * (После осенних посадок)
Когда смурён нелёгкий трудодень
в раскиснувших суглинках октября –
под вечер нет: не оторопь, не лень,
не вздох досады (дескать, "всё зазря"),
не стопка с хреном – (ничерта здесь не берёт!)
– по вдоль обрыва всаженной черте
Господь грядёт, как и зима грядёт –
и просто спишь с природой в хомуте.
* * * (БАГРЯНЫЙ ШУМ)
"Все критяне – лжецы..." (с)
Есть ли это правильно? – не знаю.
На низах – в каноне покаянном
каждое словечко понимаю –
ухом критским в зове первозванном.
– Но когда вокруг царит проруха,
выедает корни с потрохами,
жилой чую: выше крон, превыше слуха
гулом Дух Святый грядёт верхами...
* * * (Хозяйственные заботы)
– Подите прочь... какое дело поэту мирному до вас?..
– у нас синичка свиристела –
а ведь ещё Макар не пас
телят, и гроздья винограда
февральских свиристелей ждут,
и жонка, что твоя наяда,
на брег выходит – на редут
Шевардина, где пушку надо
поглубже в склон судьбы вкопать
и кислой гроздью винограда
кормушку старую латать,
чтоб над резным в мороз наличником,
где кровянеет водосток,
подвесить взбалмошным синичкам
сальца хохляцского шматок...
* * * ("Речные заводи")
В тихом омуте черти водятся,
по-над ними – тихие заводи...
– Как разбойников, Богородица
каждый листик спасает загодя.
Ох они, лихие, ольховые,
золотые – и не в накладе –
всё плывут... – А под ними: пуховые
облака в Поднебесной глади.
А под ними – лучи косые.
А под ними – мелкие бесы...
– Как в осенней сквозной России –
тихо в омуте подНебесном.
КОЖЕВЕННЫЙ КОРДОН
Я заблудился в трёх соснах,
тех, уцелевших на песчаной
полынной осыпи, где в снах
пост-пубертатных полупьяный
бродил Адамом-нагишом,
расправившись с Кибальчишом...
Я заблудился средь осин,
тех, на пожарище проросших,
где был я никудышный сын,
хотя, как мальчик, был хороший –
как Каин робок и умел...
– хотя я братьев не имел.
Я заблудился средь берёз,
что я сажал в золу сухую,
очерственев до чёрных слёз
в годину общую, глухую –
свою, где выше небосвода
десятого пожары года...
Я заблудился в том лесу,
которым, ясно, кончит каждый...
– я ненавижу колбасу!..
– я пью и мучаюсь от жажды...
– И свищет, травами звеня,
змея, ползя ко мне из пня.
...Я заблудился в небесах
предрасположено осенних:
во ржи над пропастью, в овсах,
по-пастернаковски есенних...
– но, вытащив меня на склон,
встаёт Кожевенный кордон.
* * * (NEVERMORE)
Правильный пьяница прячет от себя самого
на утро заначку.
Правильный игрок – на завтрашние фишки
последнюю нычку.
– Каждый решает свою задачку,
ищет в общей прорухе свою затычку.
...Лист облетает вокруг полупрозрачной кроны,
и паутинку уносит шальной ветерок с камышинки...
– Не возразить аргументу хрипатой осенней вороны,
как и последнему доводу собственной жинки.
...Стоит задуматься: что б тут упрятать такого?.. –
тайного от самого себя в этой душе,
в которой ещё шелестит тобой изреченное слово,
но и ни слово, и ни душа –
не твои уже.
* * * (БЛОК - ПАСТЕРНАКУ)
" Как сорок тысяч братьев любить не могут..." (М.Ц.)
Нынче полная над водохранкой луна.
Нынче ясная, блин горелый, погода –
и на глади души вровень отражена
вся моя погорелая нахер природа,
где в прибрежных кустах не видать ни рожна:
только блазнятся чёрные с верхом куртины,
только мреют в вечерней зевоте картины
панибратского сна...
– А проснёшься:
– жена
* * * (Классическая сезонно-вирусная меланхолия) СОНЕТ
Гляжу в окно: ещё видать немножко.
Сижу на кресле развалясь важней грача.
Живот урчит, как матушкина кошка,
которая на нём лежит урча.
Советчика, читателя, врача
сквозь сумерки увозит неотложка.
А кошку мучит маленькая блошка
в шерсти густой от ушка до плеча.
После шести становится так грустно
смотреть на этот как бы белый свет,
где сочетается настолько безыскусно
с любым вопросом правильный ответ,
что сам собой рождается сонет...
– а без него совсем бы было гнусно.
* * * (Трёхлапому псу)
Промелькнул высоко по насыпи последний вагон:
летом за листвою ясеня – и не увидать бы...
А как всё осыпалось – тут только жерди изгороди,
загоном-загон под бугром –
вместо старорежимно-пышной,
как матушка говаривала,
"нашей усадьбы".
Царствие ей Небесное, как и всем ясеням,
усыхающим от хворобы своей по-над рельсами,
по-над шпалами...
Вихрь за составом сгребает их листья к родным сеням.
Дай Бог и нам к ним прибиться:
своими пятью на двоих – шестипалыми
* * * (В МЕСТЕ ЗЛАЧНОМ)
"Два бычка курили мы в уголке на корточках..." (с)
На пустыре, где злачно, мокро,
в репьях под ясенем сухим,
как то ль зека, а то ли вохра,
мы с псом на корточках сидим.
Заката тлеет в тучах охра.
Мужик соседский Никодим
бредёт домой: собака сдохла
на днях, а он, блин, невредим.
Мы зырим, тлеет наш чинарик,
горчит на пальцах никотин –
как он, включая свой фонарик,
в калитку тычется один.
Заката узкая полоска
меж тем совсем сошла на нет.
Мы чуем: нет, земля не плоска,
и не кончается сонет.
И в чью-то форточку забраться –
то шалой звёздочки удел,
а не какой-то, зайцы-братцы,
сухой в натуре беспредел.
Всё, что прошло – совсем не мило:
прогнила старая скамья,
над ней заря встаёт уныло
в лучах электро-октября –
но бьётся в темечко пульс жажды...
(...Над градом зарево застыло.
На пустыре лишь пёс да я...)
И всё, что есть, и всё что было –
на свете семечки. Но каждый
на свете – семечко, друзья.
(...Земли бы только на вершок
да неразменный корешок...)
* * * (Рассветное)
Колокола св. Татианы
расслышать можно лишь с утра,
когда над балкой окаянной
плывут с соседнего бугра
такие ангельские перья
рассветных ранних облаков,
что даже в дрёме маловерья
далёкий оклик "будь готов!.." –
столь ясен. Мной спасённый ясень
в богооставленном саду
ещё сопит, роняя наземь
листву в предутреннем бреду...
– а я уже со псом бреду
по узкой, вверх ведущей, тропке –
всё чтобы загодя успеть:
воспрять – и божией коровке
воздвигнуть кров: листочка медь
упруга и небезнадежна...
чтоб белых голубей узнать
соседских, что роняют нежно,
беззвучно – пёрышки в кровать
несобранную... чтобы к сроку
вернуться, накормить котов...
– и, обратясь лицем к Востоку,
ответить: да,
всегда готов!..
__________________
Храм Св. Татианы – одна из приходских церквей наших воронежских «низов» в районе СХИ
ЛИСТОПАД
* * * (ДЕДУ, Чумаченко Ивану Петровичу)
"... вдруг стало видимо далеко во все концы света..." (Н.В.Г.)
Пожалуй, нынче это место –
моё, и времени подстать:
путь от Хабаровска до Бреста
разъять и сызнова сверстать –
на это требуются годы
то просини, то желтизны,
когда осенние погоды
столь немудрёны и ясны –
что видно всё, вплоть до Лимана,
и вглубь – до камушка на дне
фиолентийского кармана
в протёршейся голубизне.
На это требуется время,
которое, буграм под стать –
хранит заржавленное стремя
донцов... – и с ним ни сесть, ни встать,
ни протянуть запанибрата
сухую внуку пятерню.
...Так пишется Махабхарата:
с ведёрком десять раз на дню
к колодцу...
Осыпи донские – такие:
видели Петра,
жгли корабли, ходили в Киев,
опохмелялися с утра,
но помнили, снаряды в пушку
под Могилёвом заверстав:
нам чёрт не брат – у нас был Пушкин!..
– и к ляху литерный состав.
Закат сквозит неизречённым –
всей желтизною меж ветвей...
– а в это время морем чёрмным
плывёт сюда рыбак Андрей...
_________________
(Дед по матушке родом с Северского Донца, ушёл на войну со станции Литовко Хабаровского края, погиб 08.03.1944 в боях за освобождение Белоруссии)
* * * (19 ОКТЯБРЯ 2021 г. по юлианскому календарю)
"Я пью один; вотще воображенье..." (А.С.П.)
Во флигильке, где матушка жила
свои последние земные годы,
стоит мой бук на краешке стола
и рюмка в знак осенней непогоды.
Старушка-кошка на меня ворчит,
потом урчит, забравшись на колени:
за ушком шрам от горьких сожалений
уже зарос и не кровоточит...
Её поймать не сложно на блесну:
пакетик вискаса сыскав в худом кармане.
Вот виски в стопку чуточку плесну –
и нянчусь с ней не хуже старой няни.
Потом, конечно, вспомню о себе
и о груздочках от любимой тёщи...
– воображение, подобно голытьбе
с наганами, по облетевшей роще
проскачет оголтело на конях:
и голубых, и розовых, и бледных –
и скроется в таких же ****ях,
пожухших, бурых, пасмурных и бедных...
– ...Я снова здесь:
– где надобен ремонт,
мешком цемента царствует разруха,
и в чёрный кофе бурый кардамон
поутру щедро сыпет жизнь-сеструха...
И Горчаковой строгие черты
в глухом углу, где я рукоположен...
– (и камелёк в углу ещё не сложен:
служенье муз не терпит суеты...))
* * * (МАТУШКЕ, Елене Ивановне в девичестве Чумаченко, урождённой в селе Белоградовка Петропавловского района Северо-Казахстанской области)
Не Левитан, не Левитанский –
нет школы ни в мазке, ни в слове:
с чего бы вдруг в судьбе пацанской
лежит книжонка в изголовье?..
С чего бы музыка осинок
по осени так душу щемит,
что на безродный всем суглинок
слетает желторотый щебет?..
И отчего хребты Дарьяла
встают сквозь сумрак спозаранку?..
– А просто: мама напевала
стихи про гордую горянку
мне на ночь... и про куст рябины,
за изгородью почерневший
от непогоды... про стремнины
сибирских рек... про несгоревший
в пожарах куст... – и про багульник
на склонах непролазных сопок...
– про гул копыт коней огульных,
омытых девственным иссопом...
– И слышу я во мгле привычек,
где голуби урчат зобами,
не щебетанье горних птичек,
не гадов дольних прозябанье:
сперва – звенящая подковка
в степях буранных казахстана,
потом – на станции Литовка
серьёзный голос Левитана...
_______________
Литовко – станция и посёлок в Хабаровском крае
* * * (БОГОРОДИЧЕН)
...отжени от мене уныние
– хоть оно тут к селу и к городу:
поутру бурьяны в сизом инее,
седина что в ребро, что в бороду.
...отжени от мене забвение –
хоть забыться подчас – как спеть мне:
на часок, а хоть на мгновение
между первою и последней.
...отжени от мене неразумие,
нерадение и вся скверная...
– всё, что на голубом глазу мне
жизнь сплела, как жена неверная.
Мрачный ум до последней ниточки
отжени от меня, полупьяного –
от души моей – малої діточки,
от сердечка мово окаянного...
* * * (ОТЦУ, Сергею Александровичу, родом Кондратьеву из кержацкого Заволжья)
Хорошо, что у меня есть сын, Кирилл
(за остальных детей тоже благодаренье Господу,
просто они уже взрослые, а этот усов не брил,
тянется, как лозинка, к своему, не чьему-то, опыту).
Значит, у меня ещё есть время ему сказать:
знаешь, мол, мало ли, жизнь – она штука долгая:
то что сейчас у нас есть – этого не привязать
к шатким мосткам: всё одно – унесёт,
словно прадедов ялик по Волге...
Просто на всякий случай запомни: вот подрастёшь,
все королевства-царства пройдёшь по округе нашей,
всё обойдёшь, мало ли – и найдёшь,
женишься... – если родится дочь: назови её Машей.
А если что, скажешь: "Дед Костя тебя любил
ещё тогда, когда тебя не было. Подолгу стоял над перилами
сходней, смотрел на закат – и до последнего Господа благодарил,
что даровал ему внучку – Марью Кирилловну..."
...Я стою над рекою, курю, смотрю на закат...
на дымный вокзал,
на утлый кораблик петровский...
– и слышу, как маме моей лет как сто назад
под амурские волны мой папа сказал:
– мол, «я не француз Дефорж, я Дубровский!..»
* * * (Св. ТАТИАНЕ)
I
Ох и мутна к нам от Татианы балка!.. –
это вверх – когда к Татиане – поможет палка
сучковатая, ну типа "старческий посох"...
– ну а когда в обратку, в низы - тут много вопросов
может к тебе возникнуть: "где шлялся?.. пьяный??!.."
– вот и лепечешь: "да так, мол... не злись... – от Татьяны..."
II
...ветр пронёсся верхами по балке осенней,
жестью прогромыхал – и стих.
В тихом гробе перевернулся Есенин,
пробормотал о берёзке стих...
– Я, как Герасим, молчу, от листвы подметаю сени:
"Расточи гордыя мыслию в сердцах их..."
И не рассказывай никому
про свою Муму.
* * * ("В городском саду играет...")
Я по воронежу выхаживал пешком
не раз, перетянувши ремешком
не горло, а студенческий живот,
всегда голодный.
На горло я мотал длиннющий шарф –
длинней, чем струны эолийских арф –
длинной с язык, облизывающий плод,
змеюки подколодной...
Теперь не то: теперь я домосед.
Теперь я сед – и есть соседка, есть сосед...
И дождь осенний вкручивает свёрла
нам в крыши, в стены – и ползёт, змеясь.
А я в колоду тюкаю, смеясь,
здесь – нараспашку весь в своём саду.
Потом в постель тихонечко бреду
в чуток копчёном призрачном чаду...
– (не перепутать бы впотьме живот и горло)
* * * (Бринкманский сад)
"Я и сам ведь такой же, кума..." (с)
Я без тебя не узнаю
ни этот сад, ни этот город.
Повыше поднимаю ворот,
под лацкан вглубь ладонь сую...
– Мне холодно, хоть не весна.
Но и меня они достали –
о, нравы и о, времена.
Я стар и одинок, как Сталин
из твоего дурного сна.
________________
Сквер неподалёку от ж/д вокзала в довоенном Воронеже
ТЕОДИЦЕЯ
"И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья..." (Ф.Т.)
Мы с кошкой нынче "не в духах".
Она угрюма, я не в духе...
В углу в житейских потрохах
скребётся крыса – ей в прорухе
вольготно... Ветер садит в щель
перекосившейся фрамуги
из сада... – если жизни цель
вот в этом, то скажите, други,
а в чём же, в чём же наугад
Его нечаянная милость?..
Чадит над кровлями закат
во тьме, где всё перекосилось.
На кухне лампочка торчит,
и пахнет плесенью и газом.
...и морщится, и не мурчит –
и смотрит тусклым жёлтым глазом.
И ни хрена не увидать
за пыльной и багровой рампой.
– Так мошка мечется под лампой.
Так нам даётся благодать.
* * * (НАСЛЕДСТВО) Молитва 10-я
"Яко нищ есмь и окаянен..."
Вот сложу в углу хибарки камин!..
– основательно:
кирпич к кирпичу –
будет где потолковать на помин
всё того ж – о чём я криком кричу.
Вот сварганю я в халупке очаг
– будет что глядеть, в тепле
сняв очки,
отражаясь в жёлтых кошки очах
точно так же, как огня язычки.
Вот печурку сотворю без затей.
Помяну не всуе Божию Мать.
Растоплю стишками пламень страстей.
И безмолвно буду Слову внимать...
* * * (Письмо третьеримскому другу)
Вот и прожили мы больше половины:
и с другой отрезка точки – явно меньше.
Я с утра сходил со псом на полонины,
потому: чего и взять, коль деревенщик.
Понабрал бухла, теперь вожусь с букетом
молдаванским, поминаю Бога всуе...
– Как там в коммунарке или где там?...
неужели до сих пор ещё тасуем
* * * (Пейзажная лирика)
...сегодня ехал по петлистой дороге:
дела остались на кордоне Кожевном –
а меж сосён паслися единороги
в одном и том же нашем деле душевном.
Кора на выжженных стволах розовела
в лучах ушедшего по пастбищам солнца.
И зажигалися – такое вот дело –
в избе под дубом три щербатых оконца.
Ах, аты-баты, мы давно не солдаты:
зверью, деревьям мы подобны телами...
– и в воздусях растворены и разлаты
единосущными земными делами.
* * * ПОКАЯННОЕ
"...и не пил только сухую воду" (с)
Я впервые попробовал ром романтичным подростком:
как же, как же!.. – пиастры, весёлые роджеры, люди Флинта.
Да к тому же мы с Кубой дружили тогда в мире взрослом:
вот батяня бутылку и нычил от матушки за пыльный плинтус
с ярлыком – золотым, озорным, по-тропически броским...
Ну и я был, признаться, изрядный по времени свинтус.
Я был ушлый пацан – потому видно, быстро я вырос,
и к шестидесяти перепробовал всё, вплоть до чая
поутру в тёплой кухне домашней... Холера – не вирус.
– Оказалось, что длинную жизнь можно быстро прожить, не скучая
ниже в карантине, ниже в пыльной Тавриде на вырост –
и лишь поутру, изредка – в горле, как мёд в молоке – дальний клирос,
и изгибы серьёзных, как юность, как смерть – обечаек...
Что сказать мне о жизни? – Я лучше скажу про погоду.
Про соседа Андрюху, что, славте, похоже всё ж вышел
из запоя. Ещё я сказал бы походу,
что, похоже, опять появились у нас вездесущие мыши
и скребут в уголке на душе... – И я чувствую солидарность
только с кошкой: ведь вскоре навалит нам с нею снегов выше крыши!..
– где ж ещё в благодарность Тебе за всеобщую тварность
нам друг дружке мурчать?
– ниже не!..
и не выше...
* * * DOMESTICIS TRISTIA ("Домашние жалобы")
"Ну, пошел же, погоняй!.." (А.П.)
"Non minor est virtus, quam quaerere, parta tueri..." (Naso)
Далеко от нас до Рима, слава Богу!.. –
года три скакать верхом, а коли пеший?..
Вот и прибиваются к порогу
только жухлые кленовые депеши.
Ну а мне теперь одно: мести их ворох
от порога, да дымы сторожевые
разводить за палисадом... – будто порох
тут дома: стоят в садах, как неживые.
Кружит ворон, ворог в подполе скребётся,
чёрствой коркой мышь хрустит в ларе посудном,
за околицей сорока в небе вьётся
из-за мыса по-над чьим-то утлым судном...
– Ну а кто там, с кем там в риме как ****ся -
разбираться, право слово, не досуг нам...
_____________________
«Сберечь приобретенное — не меньшее искусство, чем его приобрести…» (лат) - Овидий
ВТОРОГОДНИКИ
На втором году нашей жизни без матушки
её кошка со мной сдружилась... За окошком – ни ветерка,
только стынь, только холод вползает в щель...
И она отдирает катышки
с рукава молью траченного моего свитерка.
На стекле паутина в красном углу, фонаря соседского
пыльный луч – как указка сквозь доски немытых рам.
И бежит по руке стрекотанье озноба детского.
Только в детстве такое случалось, скорей, по утрам:
перед школой после осенних каникул, когда каникулы –
настоящие!.. летние – они не только что не сейчас – не здесь.
Ничего, ничего, мы тут с кошкой чекушку заныкали,
мы тут блошку почешем, а там – как говорится – Бог весть...
Не сказать, что мы с нею здесь так уж славно устроились,
но вообще: жить можно – покуривать, примечать...
На втором году безвременья наши с нею раздумья утроились:
есть о чём друг дружке на камчатке помурчать-помолчать.
* * * (МАННА НЕБЕСНАЯ,
или "Das Glasperlenspiel")
«Перемелется – мука будет…»
I (Пробуждение)
Электричка промчалась по насыпи.
6.05 – из Воронежа в Грязи.
Семафор, со вчерашнего заспанный,
проморгался, за высохшим ясенем
забурел, приосанился в князи.
Рано, дрожко, как перед причастием.
Закурить бы!.. закашляться глухо,
сплюнуть в ноги под нёбом горчащую
окаянную сухость несчастия:
непрощенна хула лишь на Духа!.. –
не на насыпь железнодорожную,
не на жизнь, на себя и тем паче –
вагонетку пустопорожнюю,
рельсу, дурью своей искорёженную –
не на знак, что ничто тут не значит.
По-над насыпью всклянь тучи стелятся,
подгорают кострами вражьими...
А душа – как та красна девица –
вдоль летит полотна, не целится
ни в кого: и то – перемелется
всё с дружинами нашими княжьими.
II (Засыпание)
...А сейчас по насыпи прошёл тяжеловоз –
он тащил на осыпи чего-то полны воз:
где-то всё исправится – будет плов, шурпа...
– Спи, моя красавица!.. – сыпется крупа
снежная на ярусы снов, тебе подстать –
нежных, будто хлебушко,
тёплых, словно нёбушко в печке…
– А стеклярусы не пред нас метать.
________________
«Игра в бисер» (нем)
* * * (Синопсис)
Как обещали, не обманывая,
здесь к сумеркам заморосило.
И кошка из утроб дивана
противным голосом спросила
нас с псом: "и где вас, ****ь, носило??!.."
Я вспомнил, по какому поводу
была увлажнена щетина,
когда искра по злому проводу
скользнула в столб сквозь треск хитина
и долбанулась ощутимо:
тогда мы с псом брели фонарными
меж тьмой проулка конусами –
и старослужками Фанарными
всласть перебрёхивались с псами
окольными, что сплошь с усами,
– и тут под кровлею соседского
амбара, вдавленного в морось –
такая жуть восторга детского,
такая искр залётных скорость –
что вмиг заиндевела поросль
пустого вишенника... – Сразу же
мы позвонили 112
А уж потом, повысив градус,
признали страсть к реинкарнации
не стоящей его "Двенадцати"...
... (Когда-то я служил электриком,
писал сонеты, рондо, стансы и
в стихах не брезговал эклектики,
когда багром в глухой подстанции
тягал из «шин» кошачьи шкурки)
– а уж потом, ****ь, шуры-мурки
и их Констанции...
_____________________
«шины» - широкие металлические полосы, которые в высоковольтных подстанциях используются для разводки вместо обычных проводов под током
* * * (Натюр-морт)
"...мёд-пиво пил..."
На столе платёжки –
как за ушком блошки.
По-на стенке книжки –
как в пристенке мышки.
Под столом дорожки
да махорки трошки.
На столе листочки,
за окном цветочки...
– Был я шишел-мышел,
да куда-то вышел...
* * * НАКАНУНЕ ЛЕДОСТАВА
(исповедное перед Рождественским постом)
Батюшка, не могу оторваться от искушения
клочка белой бумаги... – Отвлечься – могу:
могу в тире пострелять азартно по налепленной криво крест-накрест мишени,
могу вдумчиво всматриваться во фракталы виртуальных льдинок на берегу
нашей речки, ещё не замёрзшей... Увлечься девицей, не по сезону одетой, даже могу!..
– но ведь это всё так, искушеньица на бегу...
...На берегу нашей речи, которую скоро снова покроет
непоправимая белизна, я стою, протираю очки...
Я не видел первого, я только слыхал про второе.
Весь мой опыт: смотреть, как по весне здесь проплывали клочки
бурых льдин, испещрённых следами побед рыбачьих:
в кучках рваных сетей стакашки, баклажки, ржавый отблеск блесны... – Отче, прости!.. –
не могу оторваться. И глаз собачьих –
от белизны не отвести.
* * * (Ребятам о зверятах)
Поутру кошка Нюся сидела в классической позе
стерегущей быка чёрной молнии, сиречь, Багиры:
то листки винограда, морозцем склонённые к прозе,
перед носом её, шелестя, пролетали, как мышки-задиры.
И её диссонанс, когнитивно-экзистенциальный,
на безволии воли моей выделялся контрастно.
Словно жизнь в сизом инее – будто тупик привокзальный,
и разводит пары паровоз совершенно напрасно!..
Ведь уже неохота обжечься снегами Килиманджаро,
к антилопе в Восточном экспрессе лететь нет охоты:
тут бы чаю из самовара, избегнув пожара –
вот такие тут длинные в ночь вечерами заботы.
...Здесь избегнуть бы крыс, что под этою кровлей бывали.
Избежать саранчи, зимних праздников, мора и глада,
не загадывая наперёд, что возможно едва ли,
о судьбе в сизый иней одетого нашего Летнего сада...
Кошкам что?.. – как писал то ль Бианки, а то ли по пьянке писал мудрый Пришвин:
"К марту, глядь, загуляют, а к июню, глядишь, и окотятся..."
А вот так вот присядешь под вечер в углу, и бурчишь животом, уморившись
оттого, что с утра, словно кошка за мышкой, на тебя твои мысли охотятся...
* * * (УКРАИНА, или "Комариный звенит Князь")
"...скрып мороза под сапогом слышался за полверсты..." (Н.В.Г. "Вечера на хуторе...")
Звон кузнечиков во тьме живой,
костерок вдали сторожевой
на краю полынью пахнущей бахчи...
– я зажёг сегодня две свечи.
Хруст капустный крепкого снежка –
к мясопустной стёжка далека:
на развилках ясным месяцем ледок
слизывает скорый колобок.
Я зажёг сегодня две свечи,
кошка потянулась на печи
и опять угнездилась клубком...
– впрочем, я сегодня ни о ком.
Скрип двери слыхать на полверсты.
Две свечи не больше темноты.
И в ушах звенит комарий звон...
– как до Пасхи – перед Рождеством.
* * * (Сон в предзимнюю ночь)
...да ничего тут нового!.. –
всё та же канитель:
вокруг ствола соснового
свиридова метель.
С пути не трудно сбиться нам
и об одной сосне –
да пусть оно ибица нах!
коль всё одно – во сне...
– Во сне декабрь тщедушечный
напомнит о тщете,
когда сквозь пух подушечный
проглянет в нищете
земли, морозцем схваченной.
Потом январь прольёт
в честь свадьбы, присобаченной
в оконный переплёт.
А в феврале растается,
промочит наугад –
и свиристели стаями
облепят виноград
кистями подмороженный
как на живую нить.
И воздух, всклянь створоженный,
не сложно будет пить.
...метёт метель залётная,
кружит в дезабилье.
Стоит сосна подлёдная
вверх корнем в полынье.
Во снах такая Ибица –
в такую синеву!..
– И солнце в окна лыбится,
как будто наяву.
* * * (РЖДорожная)
"Поезд мчится шибче воли..." (с)
Из Воронежа к дворцу принцессы
Ольденбургской ходит паровоз
не смотря на Дундича эксцессы,
перестройку, слякоть и навоз.
Надо мной по насыпи сияет,
застилая дымом провода,
шибко мчится, и во лбу его зияет
бурой кровью красная звезда...
Я воткну в компост кривые вилы.
Онемевшим пальцем на курок
не нажму: здесь помнят старожилы,
как шкурил их атаман Шкуро,
только мне с "низов" – ни вскачь к "Бристолю"
и ни вплавь Босфором сквозь Ла-Манш –
мне б гамно покрыть советской толью,
не надеясь на высокий транш.
А потом со тщаньем руки вымыть,
отрядить щербатую гармонь,
из обоих глаз соринку вынуть –
и поехать с милою в Рамонь!..
* * * (ИЗ ЛЕРМОНТОВА,
или "И повторится все, как встарь...")
Вечер – он, как встарь:
не пылит дорога,
не горит фонарь...
Жухлые листы
(их у Бога много)
сметены с порога...
– отдохнёшь и ты,
подожди немного.
(Хрясь – и всё: январь!..)
* * *
...а нынче – не соврали – дождь пошёл:
– бездомен, нудноват, умалишён...
* * * ("Неужели я настоящий?..")
Небо неловко, как детская чашка – расколото.
Также по-детски обидно – обидно хоть плачь!..
Глухо мотается ветром надтреснутый колокол
ясеня. Осень под насыпью... Золото – перемолото.
– И приосанился в чаще усатый и тучный палач
горькой обиды: ну что?.. получил? – накось выкуси
и подставляй под промозглую мглу ноготок!
лунный, младенческий...
– и прозябай в этом искусе,
в прелести этой кромешной, как Владивосток,
где батогами ветра неспеша, с ледяною оттяжкою
потчуют землю, звезда со звездой говорит...
– где фитильком-язычком под расколотой чашкой
поздний рассвет над рекой не мигая горит.
СНЕЖНИК
* * * (ДЕРЕВЕНСКАЯ ЛИРИКА)
"Молча принесёт воды..." (Н.Р.)
Я цветочки сегодня полил,
а вот паутину в углу не смахнул:
не хватило на то юных сил!..
– вот мальком тут намахнул – отдохну.
Я сегодня лодку с утра
тянул из жил сквозь сумрачный сон,
и к утру ложилась лягушачья икра
на ломоть, что был, как лист, невесом.
Мне сегодня в ночь уплывать
по молочно-кисельной реке,
и, скрипучая, как лодка, кровать
поджидает меня невдалеке.
– Я сегодня сделал, что смог.
Мне назавтра рано вставать –
делать сыну завтрак...
А там – видит бог…
Слышит наша с Ним Его Мать.
* * * (ПАШКУ-АВТОМЕХАНИКУ, Esq.))
...Бужоле ты моё, бужоле...
– Потому что мы с севера что ли –
но дружбан мой Пашок из соседского как бы шале
до полночи мотается и по земле, и по воле.
У него самого припасён незатейливый жбан.
Но на просьбу, "взгляни, мол, братан, под капот внутрь поваплену гробу"
– отвечает по зуму: "Дела, мол – мотаюсь-мытарюсь! – Костян,
но к полночи вернусь, оценю агрегат, принесённый на пробу..."
...Он, конечно же, тот ещё сам, entre-nous, винодел.
Впрочем, трудных ошибок вполне ещё тот дегустатор.
И промежду всего, промеж разных хождений и дел,
он на раз отличает, где ротор у нас, а где статор.
* * * (УМЫВАЛСЯ УТРОМ ВО ДВОРЕ,
или "Стань передо мной...")
"На свете нету брата у меня..." (с)
Я не сторож брату своему.
Брату своему я не судья.
Мне привычней мерить одному:
тяжела ль она, грехов бадья?..
Я прижился в скаредном углу,
где фонарь напротив одинок.
Равно и осанну, и хулу
по-над бочкой мерит водосток:
– то ледок покроет поутру,
то растает, яблоко с гнильцой
омывая, – тешит всю муру
по-над опрокинутым лицом.
(белый венчик в бочке, полной всклянь,
а над нею ясень, стар и сед)
А над всем – глаза промой и глянь:
белый голубь в небе... – (знать, сосед-
голубятник тоже по трезве
спозаранку выбрался – и в свист!..)
На дворе – дрова, а на траве
опушенный изморозью лист
здесь стоит со мной глава к главе,
утончённый, словно Ференц Лист...
...Я не вечен: утренний озноб
полотенцем волглым не сотрёшь,
не уложишь в короб, как в сугроб,
причитая: мол, "хоро-ош, хорр-оош..."
Но когда, над гранью жестяной
наливаясь, капля здесь висит –
глаз не отрывает в ней иной. –
Он поймёт. А, может, и простит.
* * * (НОВЫЙ ФАУСТУС,
или "Хрестьянин трожествует...")
Летом лень – ан надо пахать:
спозаранку уже в огороде,
но зато ить, итишь её мать!.. –
всё на лоне, всё на природе.
А зимою – иное (хотя
лень всё та же, того же разлива):
мелом круг вкруг себя очертя,
дожидаться морского прилива
то ли сил ювенильных, то ль волн,
что проломят на кухне окошко,
где лежим мы: я – думою полн,
и княжной таракановой – кошка.
Нам бы с нею хотя бы снежка,
да синичек на подоконник...
– вот такая тоска, брат, тоска:
вот такой николай здесь угодник.
...Ан сюжет – как скрипучий костёл,
он всё тот же: с нечистым интрижку
замутить, впляс освоить коврижку,
– да начистить картошки котёл,
да составить, итить её!.. – книжку.
* * * (К-ЮБИЛЕЙНОЕ)
I
Попытался припомнить, что я делал 08.12.91-го?..
Чёрно белый ТВ московский приятель моей подруги подарил нам, по-моему, позже.
Так что, ежели не считать за стенкою пацанка, прыщавого и дёргано-нервного
с ржавой бритвой в руке – под сенью ошмаринской коммуналки нас с подругой в тот день вряд ли что-то тревожило...
II
За три месяца с небольшим до того мы с ней тоже были в Московии
проездом: воодушевлены и блаженны, как Тютчев –
ходили сквозь кладбище Донского монастыря на бетонный берег к мутной реке, занимались любовью,
хотя нет, любовью – чуть раньше: на кладбище в Переделкино, но то – другой случай...
III
Месяц спустя я водил японку из Токийского университета мандельштамоведку
здесь у нас, в Воронеже, за пивнухой и швейной фабрикой – в пресловутую яму,
– еле выбрались в скользкую горку назад!.. И ворона, севшая на отмороженную ветку,
пропитым сизым голосом накаркала нам про Фукуяму...
IV
Ежели по-чесноку: 91-й был для меня сплошная блажь, и
белых яблонь дым, а потом чёрно-бурая замять...
Можно было через любой порог и туда, и сюда шагнуть безо всякой поклажи,
и память ассоциировалась только с обществом "Память"…
V
...но вот чего только не взбредёт на помраченный ум при ясной кремлёвской звезде?..
– На горбатую улочку въезжает легендарный лендлизовский "виллис",
из него выходит мой дед, Чумаченко И. П., погибший в 44-м под Минском,
почему-то в форме НКВД,
и спрашивает: "Как – кто??.. Так вы и убили-с..."
* * * (РЕКВИЕМЧИК)
Ксюше, melopsittacus
Сизый ледок под лопатой хрустнул.
Выковырнув ржавую гайку,
ямку расширил – и безыскусно
похоронил под берёзкой русской
жёлто-зелёную попугайку.
(Эту берёзу рядом с железной
дорогой как раз посадил я весной
такой же: чахоточной, болезной...
– и на краю стоял бесполезной
корабельной сосной.)
Глаз семафора налился красным.
– Спи, моя попугайка, прекрасным
железнодорожным сном!..
Пусть тебе снится на бинтике гайка,
потом пропахшая рыжая майка –
(глядь, и помянет наша хозяйка
о писаре волостном)
_______________
«волнистый попугайчик» (лат)
* * * ГОСУДАРЫНЯ (акапелла)
"...помнишь ли, как строили дом?.." (с)
Угол завалили, когда строили –
то ли спохмела, то ли с испугу:
вьюга прикатила к нам с гастролями
бахову наверченную фугу.
Накосяк легла кривая матица –
"ничего!.." – обшили ветхой дранью,
раз метель стеной по шпалам катится
и гобоя вой кромешной ранью.
Забелили сизою извёсткою,
отлакировали политурой:
"ну, авось..." – вот так она и свёрстана,
капельмейстерская партитура.
Здесь теперь несладко в ночь поганую,
окаянную – сквозит и дует в щели,
выдувая в трубы глушь органную,
изнывая блажь виолончельную.
Но зато здесь вдрызг простор Свиридову
и вольготно пыльному Бортнянскому.
И легко слизнуть слезинку Фридову
языком шершавым волку брянскому.
А когда в окне звезда печальная
вдруг восходит над косою крышей –
подступает тишина венчальная,
так что слышны коготки подпольной мыши.
...Кошка сиротливо в ноги тычется,
окликает матушку по имени...
Помяни ж, всесильная Владычице,
и от окаянства отжени мене.
* * * (ISLA de la LIBERTAD)
Первый глоток спиртного – из бутылки Havana-Club.
Первая до тошноты затяжка – цигарка без фильтра Ligeros.
Первое откровение: что отец мой – простой завлаб
славной эпохи времён позднего эсэсэсэра.
Первый сексуальный опыт – с мулаткой во влажных снах.
Первый опыт подростка – секс под дребезжанье трамвая.
Первый опыт мужчины: когда отец, башмаки не сняв,
валится на диван, а я его добиваю.
Невыносимая лёгкость дружественных сигарет.
Невыносимая тяжесть мира, где правит Эрос.
Первый поэтический опыт: спит и Главлит, и главред
на даче – и некому сказать мальчику для примера:
мол, да: «рюмка рома», Россия, Лигейя, мера-с...
– регги на первом курсе под 40-градусный бред...
...В углу за ножкой дивана – детский марок альбом.
Папа давал полтинник, и я ездил на улицу Мира
в магазин "Филателия". А после стучался лбом,
но не отзывалась на стук наша квартира
на верхнем этаже хрущёвки с балконом в больничный сад:
старые тополя там волнами шумели спесиво...
Больше всего у нас в школоте ценился ряд
серых серийных зазубрин с красивыми буквами СИВА...
Первый опыт эдипа – ладонью закрыть глаза
отцу. И увидеть теми, выколотыми в дедсаду глазами:
в паутине махровой угол. А в углу – прадедовы образа....
И повернуться на другой бочок и вернуться к маме.
А потом всю бессонную ночь вслушиваться над морями
в отчужденный взгляд отца.
____________________
Ligeros («лёгкие») – марка кубинских сигарет
* * *
В 96-м отцу был 71...
"эта из наших" – сказал он про девочку Лену,
которая тогда собралась за меня замуж,
своей жене (и матушке моей) Елене Ивановне.
Сам он родился во Владимире,
а корнем был из кержацкого Заволжья,
куда возил меня на светлоярское озеро
нырять в поисках куполов града Китежа:
он был спортсмен, а я был пацан любознательный.
Наверное, сказал так, имея в виду и её, жену свою –
в девичестве Алёну Чумаченко, родившуюся под Петропавловском
(не тем – камчадалским, а тутошним – казахстанским),
когда бабуля моя любимая Мария Васильевна
добиралась с-под Северского Донца на Амур (Царствие ей Небесное)
...на свадьбу приехал дядя Вова, двоюродный брат тёщи, из Харькова,
было весело, "жених-и-невеста",
и по-семейному, "тили-тили-тесто"...
Под конец я не понял, почему отец сказал дяде Вове:
"но вот Крым я вам никогда не прощу..."
– да и до того ль тогда?..
...а и потом – живём: забот хватает…
Отец умер в 2000-м.
Дядя Вова изредка звонит из Харькова тёще,
но чаще попадает на племянницу...
– "Старенький совсем..."
А и я старею – вспоминаю кавуны да гарбузы,
да большой казан с варёной кукурузой
на печи у бабы Груни...
...ох уж эта кукуруза
GARDEN HERMIT
«…der Himmel ;ber allem»
Под зиму дождь прошёл по саду,
прошёл и обо всём напомнил:
лицом к лицу не увидать лица.
Стекают струи по фасаду,
и, вдохновеньем преисполнен,
– кончерто гроссо тут с конца.
Над дачами сосной столетней
стоит, как тать, черноголовка
– с иголок капли на лице.
Закатный луч струной последней
тихонько лопнул, так неловко
на мокром оскользнув крыльце.
И прямиком сквозь мокрый ельник
страны берёзового ситца
сквозит валторна и гобой.
Посудой звякая, отшельник
ворчливо спорит да бранится
с самим собой, с самим собой.
Внутри омытого пространства
стекают струйками боренья
и каплет с жёлоба роса.
– Поверх труда и постоянства
вернее трезвое смиренье:
Полтава, лето… Небеса
____________________
«Небеса превыше всего» (нем)
* * * (ПОСТВОЛЬТЕРЬЯНСТВО)
"...faut cultiver son jardin" (с)
Роскошные шиньоны гортензии
срезаю – укрываю ими глицинии.
Нисколько я не в претензии
на это утро в мелких стразах и инее.
В моих краях оно вот так вот и водится:
всё идёт своим чередом –
то цветёт и со мной хороводится,
то накрывается бурым рядном.
Ну а в полярном морозов преддверии
полог алькова уже кем-то соткан,
или саван – это по вере и
по усердию на шести ржавых сотках.
Ах!.. – с Природою роскошь общения –
как вращенье в звёздных кругах милых дам.
Поутру встаю и спускаюсь в сад. Или в ад.
Мне отмщение –
в нищете и тщете аз воздам.
___________________
«…должен возделывать свой сад» (фр) – «Кандид»
ХМАРА
ЕГЕРЬ
“… ergo sum” (с)
– "Я злюсь, значит я существую!.." –
под ноги мне сплюнул злой егерь
в опавшую наземь листву и
шлагбаум поднял... – я проехал.
На выжженных пустошах рая
светились, как свечки, берёзки.
И потемну из-за сарая
катились мышиные слёзки.
Кожевный кордон открывался
своей непроглядной изнанкой,
и луч сквозь горельник метался
дочуркой его наркоманкой.
Я встал на бугре, будто призрак.
Я лёг на долину, как тенью,
покрыв её... – (вот вам и признак
погоды дурной)
И растенью,
и зверю до лампочки наша
обугленность – им бы прижиться.
(...со льдом в колеях манна-каша,
снежок вдоль обочин ложится...)
И егерь цибарит за будкой
горчащую тмином цигарку,
в петличку попав незабудкой:
– "Ужо!.. повожу вас по парку..."
* * * ХУТОРОК
"Много в нём лесов, полей и рек..." (с)
Один мой прадед из Заволжья,
другой с-под Белой Калитвы –
вот и взошла повадка волчья
в корчме тамбовской близ Литвы.
Племяш внучатый на Амуре,
внучок описал Лиссабон –
баран я в серой волчьей шкуре
среди племён, знамён, имён.
Буран из казахстанской степи
от бабушки привет мне шлёт –
сижу на землемерной цепи
и подвываю ему влёт.
Со всех сторон тьма, вьюга злая
встаёт сугробом на порог.
Другого я ни зги не знаю...
– Но здесь широк мой хуторок.
* * * (НОВОГОДНЯЯ СКАТЕРТЬ)
"Люблю появление ткани..." (О.Э.М.)
...всё верно: ткань – она из нитей, ссученных
морозами, и из дымов, приученных
что твой перпендикуляр – вставать из труб
над избами,
когда качает ветер труп над "измами".
Преодолеть степную глушь затяжкою
табачных крошек, победить растяжкою
с утра верёвок на дворе: – скатёрку
сушить-морозить. Оттирать синичкам тёрку
подсолнуха, что на столбе мотается.
Познать себя – что то мычит, то лается.
А после в ранних сумерках вдруг взять, скукожиться –
и пальцем рисовать по мёрзлому стеклу
сквозные рожицы, взирая гётевскую мглу,
и множится...
– ...Вот изморозь, и на очках кристаллики –
и на скатёрке всё: от Нюрнберга до Сталина,
тут впору весело скакать волчком на ёлочке –
и ворошить лесную тишь
пока пружинисто скрипишь
в пол-альвиолочки.
* * * ДАР (из Набокова)
"...когда меняется картина,
и в детской сумрачно горит..."
Первый мой осознанный пост в фейсбуке –
перепост со странички хохлушки на ридной мове,
которая працювала воспитательницей детского сада
то ли в Великой Луке,
то ли – ровно наоборот – на Малом Покрове.
Я спросил тогда свою дочь, ни разу не мовную правнучку
воронежских чумаков по левой ветке:
мол, всё ли тебе здесь понятно, в перепощенном тексте?..
– "Чего ж не понять?.. – отвечала. – Главное – детки..." –
так и живу тут: и с нею, и с ними, и с нами – в этом контексте.
Всё б ничего... – так и жили бы, незавесимо
шторками, как в коммуналке, где матушкин раскардаш...
Только сегодня на градуснике под 40 скакнуло у младшего сына.
Мокрый его чуб поправляя на влажной подушке, что перепостить?
– кроме как "Отче наш"
* * * (НЕИЗРЕЧЕННОЕ, или "Мой маленький ХХ век")
В 92-м мреяло неочертанно
в небе над заплёванной детской площадкой,
когда я забухал на задворках Южного Чертанова
– и удушливый кашель колотил меня оземь нещадно.
В 93-м ныряло луною вглубь валдайского озера
и сразу же всплывало, как солнце в рассветном тумане
– как то, что было в натуре узрено и прозрено
мною, с грошом за душой и с луной в кармане.
В 94-м сошлось, как сходняк маньяков
в затопленной 31-го декабря дождём подворотне
на ближней Лиговке, промежду терпил и дьяков,
где я был как тот оборотень – проворней и оборотней.
В 95-м проснулся и солнце встало
ровно напротив окон – чётко с другой, с западной, стороны.
На 50-летье Победы у меня был шматочек сала,
бутылка буторной "метаксы" и ощущенье вины.
В 96-м, после безуспешных попыток суицида,
полюбил не только Ника Кейва, но и Кайли Миноуг –
широка Россия!..
- снял комнатушку в Северном, над балконом всплывала Планида,
дым моей сигаретки вплетался в глобальный смог...
а в январе 97-го родилась моя дочь, Анастасия.
* * * (ГУМИЛЁВ - МАНДЕЛЬШТАМУ)
"Отвяжись, худая жись, привяжись - хорошая..."
Каким конец ни окажись:
штык-молодец иль пуля-дура –
трагична не судьба, а жизнь.
– Всё прочее – макулатура...
* * * (ПУТЕШЕСТВИЕ В СОЛОВКИ,
или "Что движет солнце и светила")
Улица Красных Зорь,
когда оспа, коклюш и корь
были давно вакцинированы,
по осени взошла как заря
лет тридцать назад где-то в конце сентября-октября
в небесах невечерних, где были мы номинированы
в астрахангельском лонг-листе...
Но в Архангельской пустоте
с той поры уже многие приняты
и прооперированны.
И я здесь не сомневаюсь ни раз,
что светила вертящий спецназ –
он из разряда тех, ихтамнету.
Кто б иначе, чуя всю кровь,
заикался бы тут про любовь?..
– и вообще, про нашу Планиду-планету.
* * * ЛЮБОВЬ
"люля и финики..." (И.А.Б.)
В 76-м, в Симферопольском аэропорту,
мне сказала моя девочка, дескать, "ми ту".
В 83-м, когда никто не слыхал про харрасмент,
я ей ответил так, мол, "и впрямь - а нахерас нам?.."
В 91-м, когда распадался Союз,
мы латиницею на лестнице выцарапывали отнюдь не "абьюз".
...на заплёванной лестничной клетке,
где мигала последняя лампочка,
выдранная из клетки,
в уголке жалась залётная ласточка...
– Впрочем, о чём это я?.. – ты независима.
И чудовищно всеобъемлюща
– (судя по нашим письмам (с))
* * * (Селфи)
"По морозу босиком к милому ходила..."
Как и бывает при конце – всё устаканилось:
мешки, морщины на лице. А то, что кануло –
оно позёмкой за окном хитрит с соседами.
А тут ни духом и ни сном душа не ведает.
Полны под праздник закрома мукой тягучею.
А за окном луны корма дрожит за тучею.
Мешки морозец сторожит, блюдёт без просыху.
А по волнам душа бежит впрямь аки посуху.
* * * РАЗЪЕЗД
(ПРАДЕДУ, Василю Михайловичу Тараканову)
Дом кирпичный, крепенький – у края
железнодорожной колеи.
На досках забора и сарая
краски облупившейся слои:
как кора – берёзы, что понуро
обметает крышу и окно...
От Днепра до батюшки-Амура
пролегло стальное полотно.
Пела песню матушка мне часто
про глухой разъезд и старика...
На полях обугленного наста
под окном – моих следов строка.
Тишина за соснами, лишь скромный
перестук вдали – товарняка
с пёстрым дятлом на столбе. В жаровне
тлеют угли... Глушь. Видать – пора
мне пути родимые припомнить
от Амура снова до Днепра.
* * * (В БЕРЛОГЕ)
«Где стол был явств…» (с)
Худо-бедно, через пень-колоду,
сквозь валежник, чрез густую хтонь
мы живём и подолгу на воду
смотрим, реже – на живой огонь.
Так и вечность скоротать не долго:
коль в углу заснеженной избы
всё течёт река, как прежде, Волга
под гуденье медныя трубы.
Коль в одном углу бормочет печка,
а в другом – безмолвный фитилёк,
посерёдке – стол... – О чём, бишь, речь-та??.
– Да и то... – (и вправду невдомёк)
* * * (БАБУШКЕ Марь Васильевне, Царствие ей Небесное)
"Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала..."
От трудов праведных не наживёшь палат каменных,
ни полей авелевых, ни гуртов каиновых...
– Труд, он разит свежей краской,
кладкой на извёстке братской,
уксусом стихотворения,
желчью умиротворения...
...и чуть-чуть кровью,
чуть-чуть вином...
чуть-чуть – таинством...
– чуть-чуть любовью,
под косынку заправленный вдовью...
(остальное – оно об ином)
* * * (ОТТЕПЕЛЬ НА 1-ое ЯНВАРЯ)
Отражают в пыли зеркала
батарею в кухонном углу,
что ни холодна и ни тепла,
а под ней только сор на полу.
Отражается в стёклах окна
за углом непроезжая ночь –
ни морозна она, ни ясна:
в колеях только кашу толочь.
Отражается в луже крыльцо,
а над ними фонарь без конца
паутиной сквозит на лицо
и на внутренний обод кольца.
Отражается в лампе фитиль
и дрожит, словно ручка в руке –
а под ними позёмка и пыль
на прокуренном в дым сквознячке.
В тусклой раме сидит домосед:
собеседник, советчик и врач.
А напротив, сам друг мой сосед,
что ни холоден и не горяч.
* * * («и мать грозит ему в окно…»)
Вторую зиму я без мамы.
Как нашалившее дитя
стою в углу, смотрю сквозь рамы,
как, вихри снежные крутя,
по саду мечется волчица.
И, тяжестью всклянь налита,
всё ноет правая ключица
от гроба будто от креста.
И затемно вверх по горбаткой
к Татиане улочке брести.
А после детскою лопаткой
снег от крыльца грести, грести...
* * * (ЗАБОТЫ)
Стихи в январе – это не семки на завалинке.
Это в печурке сырые валенки.
Это – стук обушка в непокрытое темечко.
Это синичкам в кормушке семечко.
* * * (КАРДИОЛОГИЯ)
... шарики на веточке, птицы на фонарике
(а сердечку в клеточке – кровяные шарики)
... уголок в иголочках да свечной огарок
(под рубцами в ёлочках – царственный подарок):
– выйти за околицу – (никакого сладу нам!..) –
внутривенно вколется смирны вдох и ладана.
* * * ЗИМА,
или «Давненько я не брал в руки шашек…»
«…а рядом в шахматы играют…» (с)
Я давно не рифмовал слово "морозы" –
оно и повода не было, и тошнило от прозы
жизни, капавшей с крыш убаюкивающей капелью
за окном, как в плацкарте с железнодорожной постелью,
вечно влажной и в пятнах спитого чая –
в общем, жил как жил, что называется "совсем не скучая".
Но сегодня у нас в Тавриде выдалась странная погода:
под утро в прорехе туч – звезда, словно капля мёда
золотистая на несвежей скатёрке,
которую давненько не тёрли на жестяной прабабкиной тёрке
по-над прорубью, где та склонялась без всякой позы,
не оглядываясь через плечо на ворчание тёти Розы.
И потёк над багровой речкой закат так тягуче и долго,
как будто это и вправду Днипро, Двина, заволжская Волга,
словно я очнулся в сугробе в халате, слегка поддатый,
– а кругом: свои – в покоробленных от морозца шинельках
солдаты.
7 января 2022
* * * (Сирота)
...а я не верю в ядерную зиму,
хотя весной она мне снилась часто
(не этой – той, с полсотни лет назад)
– а прошлой незадачливой весною
я посерьёзнее решал задачи...
(и снились сотки матушкиной дачи,
четверть века как сгоревшей, и задачник
по физике для средних школьных классов,
сосед по парте, первачок Андрюшка Власов,
и за щекой ириска, что на сдачу
давал отец мне) –
и отцов "Осенний сад"
* * *
"...целовались не мы, а голуби..." (Александр Блок)
1 (ТЛЕТВОРНЫЙ ДУХ)
Покормил перед ночью синичек, сижу листаю
эту рукопись...
– А поутру сосед свою стаю
голубей белоснежных подкинет в голубизну
с голубятни, не претендующей на новизну.
2
Закурить потянулся, хватился
– ан нету спичек,
соль и порох смешались с мышиным дерьмом привычек
в паутиной заросшем моём медвежьем углу.
– А возьмусь поутру подметать – наткнусь на иглу,
3
(ту что матушка, Царствие ей, в слепоте обронила,
а малого меня сохранила и оборонила)
– надломлю её кончик на утреннем сизом ветру
и пущу в синь-траву, и одумаюсь, и не умру.
4 (ВСЯКОЕ ДЫХАНИЕ)
...индикатор на буке дрожит, уголёк мерцает.
За окошком метёт и, как Вечный Жид, созерцает
тьму промозглую мой отец (упокой, Господь)
– до утра здесь к звезде звездец
и от плоти плоть.
5
А поутру – я уже знаю, бывает странно:
словно вышел из душных гостей, а лучше – из ресторана.
Огляделся вокруг: ё-моё!.. – сплошь то льды, то пролуби...
– вот такое житьё-бытьё –
а над ними голуби.
* * * ("Жил старик со своею старухой У самого синего моря")
Пресвятая Владычеце моя Богородице –
пожени Ты мене на проклятой уродице!..
– чтоб забыл наконец я про рыбку свою окаянную,
в полушалок дарёный жену пригорнувши коханую
СВЯТКИ
* * *
Праздники Светов – не праздники жара.
Тут осторожней: избави пожара
в избах, где кот к самодельной спирали
льнёт и от стужи в окне обмирает.
Жмётся к "козлу", обмирает от дани
дома космической иордани,
в коию дом, не мурча и не лаясь,
входит, по гребень трубы погружаясь...
...Светы – то не фитилёчки коптилок,
не язычки из-под горьких опилок –
Дух, иже в клетях козлиных и тварных
– под небесами широт неполярных,
под лоскутами небес невечерних –
рудых, багряных, карминовых, чермных...
19 января 2021 г.
________________________
«Козел» представляет собой трубу из асбеста, установленную на металлические ножки, которые легко изготовить самостоятельно. Вокруг трубы обернута дверная пружина, к разным концам которой подсоединен двужильный провод. При включении в розетку «козел» сильно нагревается, им можно пользоваться как обогревательным прибором...
«Праздник Светов» - одно из традиционных поименований праздника Богоявления, или Крещения Господня.
* * *
...а Русь Небесная, наверно – украина,
окраина, что неперекроима,
с кремлями – по черте воздушных рек,
где кручами взбегает горний брег.
Вокруг неё – небесные пустыни,
откуда тянет льдом межзвёздной стыни
и пышет жаром ядерных огней,
и слышен топот вороных коней...
Но в облаках лежит неодолимо
вокруг Небесного Ерусалима
раздольная, как песенная грусть,
былинная окраинная русь.
...и в час заката подводя итоги,
я вглядываюсь в ватные чертоги
набухших Светом Невечерним туч...
– И вот он: как копьё – небесный луч
22 февраля 2020 г.
* * * (Ночной дозор)
«Хитон мя обличает…»
Капельки виснут
в радужных нимбах очков.
Кадмий и висмут
в колбочках у дурачков.
Как на параде –
строем рядок фонарей:
каждый в наряде
царственных суперзверей.
...а на обратном
и не сказать что темно.
Просто – отвратно.
И превращают вино,
как и не висли –
и в одеянье простом –
в трезвые мысли
перед Великим Постом.