Спящие

Артем Ангелопуло
Вы,
хоронящие в весенних дождях свои драгоценные слёзы,
которым никогда не подняться в небо,
никогда не упасть на землю,

храните нас,
плачущих и смеющихся, ваших ангелов, демонов и божеств,
мы ваши первые песни,

а вы, говорящие в шуме листвы, в хорах волн,
забывая нас,
сохранили нас в мире, отбирая крылья, научили летать,

пусть никогда
не кончается дождь, будет благословен ваш дом.


Мальчик, в небо глядящий,
ищущий точку, в которой всё отражается,
он вас покинул
и память оставил о вас, но слышит в реке голоса,

он пришёл от вас,
отделился от пресных вод, и теперь в нём горит огонь,
но боится идти по земле,
начинается новое в нём, умирает старая воля,

знает ли он,
что когда-нибудь станет лишь камнем, упираясь в пространстве,
научится убивать
и раскаиваться, творить чудеса, но всегда тосковать?


Медленным непостоянством
станет кожа изгнаннику, болью укроют
плечи ему небеса,

и потекут из открытых пор солёные реки,

и будет лежать на земле,
и полюбит запах земли, назовёт её родиной,

и глаза его примут
цвет её бесконечных пятен и линий, тогда он повеселеет,

но веселье отравит его,
станет болезнью, горьким похмельем, безумием,
пробудит в нём
силу оставить берег, заставит странничать и скитаться.


Пойте,
но всякая песня ударится эхом, пойте, но горлица возвратится в окно,

пойте,
но шум не более тишины, рождаясь в ней и умирая, и песни станут
вечным законом
страшного чуда и манифестом невидимых стен,

пойте,
памятуя забвенье, пойте, забывая память, будьте свободны в тюрьме
и закованы будьте в свободе,

пойте голосами немых отцов, пойте, услышьте
поющих, пойте,
чтобы не слышать, пойте, благословен ваш труд.


Песни рождаются и умирают во сне, но кто принесёт победу
над сном,
где безумные смелые странники, исчезающие в горизонте,
где река в океане,
о том беспокоится лист на воде, познающий силу течения,

помнят клетки
неясные речи дождя,

помнят как будто оттенок цвета, боясь его тайну
узнать в полноте,

и пока не потонет, пытается петь свою осень, пока
не обнимет его вода,
он трепещет, но уже не тоска, а мука рождения в нём.