* * *
Л. Б.
Любовь – кругла, как шар земной
Под струпьями полей.
Ты – кружку пеной облаков
Мне доверху налей.
Любовь – в предсердии земли, –
Дыхание полей, –
ЕЕ соленого вина
Ты кружку мне налей.
И пусть – бродящая в мехах
Под тяжестью полей,
Любовь острее родника –
Ты все равно – налей!
Слепая искренность угла –
В падении лучей.
И облака – как глубина,
И зависть – горячей;
И ожидания – бокал
Сферических ночей,
И плосколицая луна,
И взгляд ее – ничей;
И умирая поутру –
На бархате ночей,
Я по щеке росой шепну,
Что я не твой: ничей.
* * *
Бог.
Открытое в утро окно.
Бог,
ударяющийся о дно,
И – нет дна;
Ты одна.
И все с тобою –
Господнее.
* * *
...Ты будешь помнить время под косой
Не знающего жалости скольженья
По лезвию;
и так – преобразить
Себя невольно.
Кажется, как пьется, –
Кровавое главенство полосы
Над плоскостью;
и всё – ожесточенно,
Когда так –
сказано.
Что толку горевать,
Коль мягкость – только в памяти терновой
В ногах у ветра...
Скошенна в огонь,
На полупальцах движется Свеча
По окруженью глинистого сада.
И звезды опускаются, крича,
По обгорелым листьям винограда;
Словарь захлопнут:
вытоптана речь,
Но вкусом букв
наполнены аллеи;
И бабочки сплетаются, немея,
Как волосы, отброшенные с плеч...
* * *
ГОСПОДНЕЕ - господним лишь живет,
Земное - разлучается с небесным;
Наклонное - становится отвесным,
И голос Веры- сердца не зовет.
И сочетанье - кажется подвижным,
Когда, слагаясь, рвутся миражи,
Когда текут как слезы витражи
По небу, освинцованному трижды.
Парадный саван - в скомканность дождя
Рядится, и заплаканная фуга,
Сама к себе привязанная туго,
Сама себе смеется, уходя.
Интернет
“Мене, мене текел упарсин”
...И тонкий, тонкий Эльзевир,
Свинцом клубящийся в молитве,
Вонзив серифы в толщу строк,
О всех, кто мал и одинок, —
В кипящем гневе, пре и битве
Сплетает ярости венок
Из обретенья и потери,
И люди, темные как звери,
Читают полосы, стремглав
Мерцающие на экранах,
И гром зубов в заморских странах
Печатается кровью глав
На одичалом горизонте
Родной, нехищной стороны.
Как письменами со стены,
Приходит ужас подозренья —
Сквозь запоздавшее прозренье,
Угаданное со спины.
A N N E
...И если б, милая, была ты вся
— моя,
Как Бог и Ветер, Вьюга и Столетья,
Я б был — землей,
и мог весною петь я,
Когда ты вся была передо мной,
Как будто звезды, —
сердцем и губами, —
Вдохнул на память —
снежными клубами,
Шлифующими шар земной.
Но только стекла запотевших глаз
В холодный мир вперяют крики окон,
В живом раю, немом и одиноком,
Сжигая дом из слов который раз.
И я молюсь душе твоей, как Богу,
Что это тело — полнит и живит, —
Кровавый и трехликий Святовит,
Слезами орошающий дорогу,
И Триединый Бог, — издалека, —
В цепи неумирающих мгновений
Ступнями разминающий века
Как виноградный космос
Откровений...
...Вино Свободы, Свет через Края...
...О, если б Ты была, как жизнь,
— моя...
* * *
Ты в жизни — будто смерть, не властная в себе, —
Полуденная ночь, ад на пороге рая;
Голодный листопад,
в цветение играя, —
Целуешь — как змея, — укусом на губе.
Звенящие в трубе архангелы, у края, —
Летучей облаков, неведеньем пугая,
Переплетя цвета на радужной мольбе,
Живут как мир иной, подобные тебе.
И если станет дым издевкой светотени
Формировать объем, о-веществляя плоть,
Ты так же будешь тлеть бессмертием растений,
Как кара от небес, пришедшая — полоть.
Чтоб зажигая крест, на том кресте распнуться, —
Пылающим ростком средь терния, сгубя
Природу естества, наивно как Конфуций,
Страдать за Божий Свет, страдая — за себя.
* * *
О. Л.
Глаза закрыв – манерный старый сон;
Как бабушкин фасон –
в воланчиках и рюшках.
И красный обелиск, монеты в медных кружках,
И запах портупей, и пьяный крик – «Гарсон!»
Домашний, сладкий дух с корицею на плюшках,
Забытый чемодан, шипящий патефон;
Соцветье мулине, и нитки на катушках
Впечатаны судьбой в старинный колофон.
Телесный угол глаз – плач сложенного мира,
И плоский срез его – как сетчатая мира, –
Всегдашний тест души на Веру и Закон.
Поэзией - обнять всю боль и испытанье,
И постигая, - знать лишь бездну расстоянья,
И цену, что в игре поставлена на кон.
* * *
А. Бу.
Безумная тяжесть –
лишь нежность утрат;
И ты, вознесенная раем во ад,
Блистаешь, как брызги прозрачной струи
На розовых пальцах.
А кто-то троит
Свои лепестки, не означив свой плен
Пространством и временем
в гибель и тлен;
Лишь только костром на твоих волосах
Играя, как стрелки на вечных часах.
В симфонии гнева, любви и огня,
Господь-Композитор, озвучь и меня.
И бедрами скрипки воспев небеса,
Рыдай, как, прощаясь, смеется роса, –
Скользнув на мизинец с цветочной щеки.
Поет притяженью и тьме вопреки
Наш ветхий, заброшенный ангельский сад,
Где птицы – как звуки, и свеж виноград.
00.27.08.04.
* * *
А. Бу.
Золотая ржавчина ложится
Спелыми мазками на леса;
Запах увядания кружится,
Превращая листья в паруса.
Все в природе - сдвинуться стремится,
В бликах солнца, в призрачных тенях;
Потепленье красок – называет Лица
Даже на статических ролях.
Твой изгиб – в округлости гортани
Светлым упирается стихом:
Так во сне, порою, мы летаем,
Восходя на небо босиком.
* * *
М. Ф. Д.
Великое семя твоей немоты
Растет, как Вселенная;
словно на «ты»
Любовь и Отечество смертью несут
Надежду и Веру на праведный суд.
Какая Мария почила в камнях,
Какая Мария танцует в огнях
Назло Саломее – без всех покрывал,
И рок в бедра дышит, как огненный вал.
И гибель неистово гложет предел,
Как мир – открывается тем, кто хотел
Узнать и увидеть, сказать и – посметь,
Вонзаясь в тебя, как горящая медь.
Ликует природа в своей простоте,
А мрачные замки вздымают лишь те,
Чья плоть не умеет желать, как дышать,
И дух – осужден без конца вопрошать
Создателя Мира – безумством войны,
Позоря Творение – срамом вины.
Так нет же позора в сращении Сил,
И Бог – отвечает всем тем, кто просил,
Сказанием Трубным в положенный час,
И нас сотрясает пророческий Глас.
Пусть так: созидается Время Начал,
Которым с природой нас Бог повенчал;
Душа обрывается, как водопад,
В бездонную пропасть – твой пепельный взгляд, -
Как будто Вселенной – не видно уже,
Галактики взмыли в крутом вираже, -
Мгновение, –
вспышка, –
и – тьма, пустота,
И плотная радость, -
ничто, Чистота.
И Бог обращается в Новый свой Крест, -
И ангелов полк – покидает насест
Ликующей Вестью – в творяемый мир,
Задуманный – нами, как свадебный пир.
И всё – говорится в Словах Немоты,
Как Божия Тайна твоей наготы.
Паркет
Н. К.
По Фонтенбло пройдешься не в чулках,
А босиком, – всем королям на диво;
Наборные паркеты впопыхах
Не собирались; и велеречивый
Язык орнаментального тепла
Расскажет прямодушным осязаньем
Гораздо больше, чем таинственная мгла
С сознаньем безнадежным состязаньем.
Как будто стоп твоих следы и красота
Растаяли в веках, как наважденье,
Наверное, не джапа и кажденье,
А шаг живой, целующий в уста
Живую плотность деревянного настила,
И есть тот многовечный разговор
Души и тела с миром сотворенным;
Где человек, рожденный строго откровенным,
От ужаса скрываясь, точно вор,
Вновь обретает радость, страсть и силу.
Отмель-брызги
Солнце в искрах брызгами по ряби
Шаловливо пляшет босиком;
Только здесь почувствуешь хотя бы,
Как приходит радость косяком.
И не может свет остановиться
Мячиком в хохочущих лучах,
И мелькают ноги, словно птицы,
Радуги взбивая на мечах.
Острый сон погожего рассвета
Режет душу в сладкие куски;
Будто Бог нарисовал все это
Кистью, рассыпающей мазки…
Феерия светлого пространства
На овеществляемом холсте –
Дар рожденья миру постоянства
Здесь, сейчас, навечно и – везде!
Стена
Н. К.
Стена Любви – не есть ли средостенье
Между Богом, мною и тобой?
Как радостное чудо запустенья:
Право попирать кирпичный бой.
Здесь всё – в тебе,
и всё, что есть,
открыто, –
Закрывает вздыбленный рывок;
Пропали напрочь пол и потолок,
Лишь Стена – восходит до зенита…
И в невесомости, по-птичьи, – косяком
Пальцы утверждают, как и прежде,
Сакральный смысл хожденья босиком,
Чуждый механическим невеждам.
С тобою – жизнь; и раны кирпичей
Под твоей ступнею кровоточат;
Это – словно танец средь мечей,
Что в воздух
тяжесть космоса
пророчит…
Наверно, боль беременна, как боги, –
Миром к человеку ревновать, –
Наступать, как речка на пороги, –
И звездной пеной –
рваться и летать…
* * *
Когда печаль касается тебя,
Приходит ветер, к сердцу приторочен;
Бурьянами извилистых обочин
Путь столбовой напрасно теребя.
Ты в ночь идешь; и вечер-неврастеник
Дрожит неподымаемым крылом;
И тень меж окон длится на простенок,
Как будто тьма стремится напролом.
И нет в душе неразрешимой тайны,
Как нет суда на небе и в себе.
Мы в очередь с надеждой входим крайним,
Чтоб быть последним – в прожитой судьбе…
* * *
Как поцелуй застенчивой Земли –
Божественному промыслу в привычке,
Так Речь Прямая, выйдя за кавычки,
Течет в рассвет, потерянный вдали.
Найдя Себя за левым поворотом,
В Словах, переполняющих Словарь,
Клянется мир, забывший про Субботу,
Крест-накрест препоясавши орарь.
Зачем же ждать, – желая жить, – из жажды
Прожечь желаньем жадные глаза,
Когда горят мирские образа,
От Церкви отлученные однажды!?
Словами ветхой Веры не спасешь,
И в целованьи – не забыть Иуду;
Иносказаньем – не покрыть грабеж,
И шар – не раскатать подобно блюду.
В кавычках – ветер важных перемен;
За скобками – паденье и отвага;
Полет и Речь – как Космос и Бумага,
Как смерть и Жизнь. И – ничего взамен!
Сонет
На небе тихо; громко – на земле
Пугать зверей дробиною сонета;
И рвать цветы в навозе и в золе…
И где за облаком почудилось всё это?..
Но ближе грозовые облака
К походной кухне пьяного солдата,
Когда душа лишь злобою богата,
А мудрость – утекает, как река…
В порожний рейс уходит каравелла
По закругленной плоскости зари;
Роман всей жизни – краток, как новелла,
Написанная Богом на пари.
И только кто-то в зеркало стучится
С той стороны, где серебра граница…
На Таинстве Венчания
(Собор Св. Екатерины, Пушкин, 24. 09. 17)
Любовь – синдром Переполненья;
В короне, стоя на часах,
Пронзая Вечностью мгновенье,
Она горит в твоих глазах.
И бражится раскрытый полдень
Под жестким куполом небес,
И золотые взвизги молний
Дух зажигают, словно лес.
И Страшный Дух тревожит ночью,
Испепеляет буйным днем,
Когда увидишь ты воочью
Дух Божий, воплощенный в нем.
Прикосновение короны –
Как раскаленный Знак на лбу,
Как безнадежность обороны
Под клич архангельский в Трубу…
И будто Божия Невеста
Со мной, в окружности зари,
Разутостью Святого Места
Любовь восходит в алтари.
И влажный след на перепутьи,
Ступая в рай из моря слез,
Как дьявол, может обмануть, и –
Как Бог, – спасает от угроз.
Но три короны вкруг распятья,
Три ипостаси Божества,
Целуют лоб венцом проклятья
И – дышат Правдой Торжества…
Как круг галактик – неизбежен
В спиральном тождестве огней,
Так Океан Любви – безбрежен
Для всех, кто утонули в ней…
Любовь
Любовь – страшнее наказанья
Нам не придумал Бог-судья;
С самим собой на состязанье
Плывёт Харон. Его ладья
Не видит сумрачных проталин
На леденелой речке Лет
И символических примет,
Которых в жизни удостоен.
Махать хтоническим вислом
И совершенно, и продажно,
Как вросши в лед одноэтажно,
Пуститься в толщу напролом.
Играют струи полыньи,
Как этажи за этажами,
И старый друг – уже в пижаме, –
Поотравившись спорыньи,
Жизнь измеряет чертежами.
* * *
Лапароскопический срез Бытия;
Как мальчик, рожденный судьбой для битья, –
Влезающий с Богом в один лимузин,
Но шторки – закрыты, И Назианзин
Сидит у шофера. И Право руля
Открыто лишь Богу, а мальчик, как тля
На этой планете, - в капустных листах,
Где он уродился росой на кустах…
* * *
Я.
Очертание берега моря
Начертаньем пропишет ковыль;
Прах принявши за звездную пыль,
Ты расплещешься, берегу вторя.
От улыбки на гребень волны
Восхождение будет мгновенным,
Но пребывшее – будет моренным,
Ледяные воздев валуны.
Береги, берегись и – отдай, -
Это свойство, как пены, на разум
Не ложится, но, схлынувши разом,
В одночасье прошепчет: «летай»!
Полудённая встанет звезда
В заполярном созвучии странном,
Как застывшая в сердце вода
В напряженьи большом и туманном…
* * *
Божия Милость в улыбчивом сне мне приснилась;
Дева сошла с пьедестала, ступая неслышно,
Слово Творенья накрепко зажавши губами;
В воздухе терпком и прочном свободно разносится Голос;
Но не звучит средоточие губ воспаленных,
Только зажечь – и прорвется Творящее, словно плотина,
И разомкнется Запретное в Божьей Улыбке…
И – не предел этой тяжести грех со-творенья,
Не обинуются власть и страданье на этой планете;
В чреве и в чреслах умножится страх не-раденья,
Но от улыбки – проснется, как зимняя завязь;
В почке листок ледяной на пригреве оттает, -
И ужаснется Весне, и восплачется, и рассмеется, -
Кто ж устоит перед Божий Милостью, - кто же?!
* * *
Я поцелую тебя в Воскресенье,
Дверь на восток открывая небесным лучом;
Цепь разомкнет свои челюсти-звенья,
И, как рассвет, рассмеяться пребудет тебе нипочем.
Ты побежишь, запятнавши все тени
В той шаловливой игре, где мы все ко двору;
И, разорвавши собой троекратное переплетенье,
Я улыбнусь тебе вслед; словно кляксу резинкой сотру…
* * *
Непротивленье злу – что в мире будет злее?!
Бог, сотворивший Всё – превыше бед и зол;
Подняв ковчег с земли, – всю землю прополол, –
Желание творить – самой Любви сильнее…
Есть Эрос – вечный ход творящего Мгновенья,
Где жизнь – сметает всё, – и Вечность – не избыть;
И жизни хищный ход – как камень преткновенья;
Любить – Добро и Зло. А значит просто: БЫТЬ!
* * *
Пре-клоненье – всего только клон;
Сверх того – будто тень на гномон, –
Прахом солнца по кругу несётся;
Пуповина – не тянется: рвется.
Стародавний кусок междометий,
Не второй, а пожалуй что – третий, –
Восклониться – ни дать и ни взять, –
Обмануть или просто – отнять!
Не отведаем нынче заката;
За клонирование – расплата:
Где теряется оригинал –
Там и клон – на закате пропал…
Успокойтесь, – всё это пустое;
Можно выпить такого настоя,
Что похлеще исходной травы,
Но отрава – не право, – увы!
* * *
Таинство Жизни – почти что смертельно, -
Златозашивисто и канительно;
Вьётся на солнце парок по утрам,
В сердце – икона; в мозгах – тарарам!
Искристый иней положен на звезды,
Руки сплетаются, словно лучи;
Шепчется с ветром дыханье морозно,
Пульс пулеметно под горлом стучит.
Где же любовь затерялась по крышам
В черных промерзших связках ворон?
Что кроме карканья вр;нья услышу?
Бог ли приблизится, вышедший вон…
… Падает снег на «дорожную карту»,
Тайну под белым сугробом храня.
Снова сажает за школьную парту
Жизнь, пришивая тебя и меня…
Любовь в эпоху COVID
Потомок юности, – как посвист богоравный, –
Удачный день забот, секущий по ушам;
Очередной мутант, язвящий душу штамм
Премудрой дерзости и злости стародавней, –
Всё здесь присутствует, и даже не дрожит
Скрипящий полдень в колее заката;
Как будто гром, распятый в ширине раската:
Оглохший Дирижер ничем не дорожит…
Бог – устранился с уст, чтоб не светиться всуе;
Усталый разум – пуст от полноты вестей;
И тучи на лесах становятся густей,
Когда с-троительство скворечники фасует…
…Мир «человейников», – без сердца и Числа;
И ясно слышен плеск Харонова весла…
* * *
Я так люблю тебя, прекраснейшая дева,
Когда тебя уж нет и на фига понты, -
На ярь твоих ступней напяливши унты,
Я избегу теперь опасности припева.
Запеть – всегда в мажор; в минорном настроеньи
Ты больше не сойдешь бесшумно на паркет;
Количество зимы в весеннем нестроеньи –
Как страшный Божий Час прозрения от бед.
По натяженной лжи и совести сраженья
Я вольно пробегусь, как лебедь в чешуе:
Стрельбою наугад кося без выраженья, -
Навзрыд произнося ноумен небес всуе…
* * *
…И снова - предательства скорбный недуг;
Без права на боль, без тоски и печали;
Все радуги в мире – подобия дуг,
Раскрашенных кистью Завета в начале.
Конец выцветания правды вещей –
Помечен бледнеющей дымкой заката;
Не надо выдумывать тайны плащей, -
Под ними – лишь прах и пустая зарплата.
Соломенный остров доступен огню,
Как ласковый сад – ненасытности града;
И пусть неприступною будет ограда,
И скроется в листьях прекрасная ню.
А вслед равнодушию острой поземки
Взойдет на пригорок, как хищник, весна;
Она потому и зовется: «красна»,
Что вечно стыдится божественной «ломки»…
* * *
Сложняк из пустого в порожнее
Продергивать с кровью стихи.
Попытка прожить – безнадежнее,
Чем вслух обращаться к глухим.
Как будто евреи рассеянья,
Живут беззащитно слова;
Когда-то и кем-то посеяны,
Но тщетны их жизнь и права.
Железной пятой безразличия
Глухой и стремительный век
Повыдергал знаки различия,
Ценя лишь напор и разбег.
И шторм молодого уныния
Прописан, как капли в глаза;
И образов клиповых Скиния
Дрожит, как на склере – слеза.
Разрушенный Храм – не воротится;
Тайфун - не преложится в штиль;
Экранами светится горница,
В мозгах – лишь чердачная пыль.
И старая мудрость прозрения
Бежит, как юродивый шут;
За преданность – фунтом презрения
Ей милостыню подают.
* * *
…Очертание Юного Берега –
Заповедной страны оберег;
Позабытого сокола-Ререга
Бесшабашный, полетный разбег.
Неспокойной души воспитание –
Только буйное сердце в горсти;
Как крылатая жизнь – в испытание
Притяжением. Боже, прости!..
* * *
К.
Хищник – всегда собирается в лес;
Скушал овечку – и сразу исчез.
В вашей акульей несытой утробе
Всё исчезает, как в ласковом гробе.
С Женским Началом – потише, потише, -
Чуть зазевался – и съехала крыша…
Разум мужицкий – всегда под хмельком:
Чуть что – и сердце стучит молотком…
Сколь опасения Бог ни прибавит,
Всё же Любовь поднебесною правит;
Кто в этом мире плотва, кто – пловец, -
Хищник и жертва – Природы венец…
* * *
Латифундия прожорливой Весны –
Словно жажда одиночества сосны, -
Вечно в муках на песке, как царь Тантал, -
В окружении воды. Но лжив астрал;
И уходит, насмехаясь и гремя,
Все, что трогало и мучило меня.
Это трудное и сложное поместье,
С крепостными, - как твое богоневестье:
Крепость барщины, - и ждешь невесть чего, -
Жизнь – во благо Бога своего…
Бог – приходит, и проходит мимо;
Вставить глоссы в перевод Иеронима,
Не поняв, или, - поняв с лихвой, -
Все равно. Мои слова – привой
К Мировому Древу Средоточья, –
И хотя не увидать Его воочью,
Дай нам Бог воспеть Его Плоды,
Не прося с небес живой воды.
Что тебе слова – как кровь из сердца?
Благодать на Благодать. Одна инерция…
Вечер
Вечером верят в спокойное тождество, -
Вечер ни мягок, ни тверд;
Утром река своенравно порожиста,
К устью – ласкается в борт.
Солнце гудит своей медью под облаком,
Брызгами в травах шурша,
Странной вселенной, не женского облика,
Угли в груди вороша.
Господи, кто же склонится, - восклонится,
Кто перейдет Рубикон?!
Да возмутится сердечная звонница!...
…Колокол будет – потом…
…Утро идет на покос разнотравия
Острой старинной косой;
Выставив гласные буквы ЗАГЛАВИЯ –
Красною полосой…
Лук
Предельный градус съеженной дуги –
Центр напряженья в фокусе десницы, -
Как построенье глаза до ресницы:
Рука и взгляд – исконные враги.
Сердечный выступ спущенной стрелой
Не прободается, но пробуется. В генах
Заложен код, - от божьей шутки злой:
«Плодитесь, размножайтесь!» Пик измены
Создателю - как в яблочко удар, -
Стрелой пронзенной связке кардиоид –
Не Божий суд, а первобытный дар.
Кривой Земли неправильный геоид –
О том, что каждый здесь – неправедно рожден;
И всей любви-то только – сколько стоит…
Мы все – наследники подмены шара грушей;
И сладкий сок – коростой на губах;
А в оперении стрелы – лишь только страх.
От бывших крыльев, не поднявших души…
* * *
Театр бессмысленных и въедливых теней, -
И Ветхий Свет, один как перст, - без тени;
Ступнёю трогаешь клавирные ступени,
И мир звучит, как завещал Эней.
Романский облик бережной струи
В тебе живет навек воспоминаньем Трои;
Не в унисон, но в контрапункт оркестру, и
Благословенно всё, что, разрушая, строит.
Рассыпан космос в Бесконечный День,
А Брама спит, и сон душ не тревожит.
И Свет – живет, но строит формы – Тень,
И лишь финал спектакль подытожит.
Не трогай занавес: завеса раздралась -
И мир поэзии тебе – в обрывках ткани;
Улыбка гения – слепой природы власть,
Иди по клавишам; не трогай их руками…
Бог
Прозрачный Бог – не призрачный совсем, -
Один – из трех, сакральной цифрой 7
Всю полноту по звукам расписал,
И мир – не сотворил, - Сказал.
Бог – остается в нас как Первозвук;
И в бесконечности ошибок и наук
Единственным ответом на «зачем?!»
Он в нас звучит, когда наш разум – нем.
Здесь – в нём все то, что может говорить,
Что может, не теряя, - со-творить;
И будешь – нотой в звездном молоке,
Чтоб говорить на божьем языке.
Воспоминание
Разорвав опереточный круг
Босиком не придет кобелиха;
Разгрызая орех Кракатук,
Ты зубами не слязгаешь тихо.
Якобсон нам оставил запрет
Консервировать стих в эпигонстве;
И прозрачности – больше уж нет, -
Сапропель оставляем потомству…
И в густом перемешище слов –
Только гром и текучие мысли,
Острый запах дремучих ослов,
Стройный рёв о потерянном смысле…
* * *
К ногам любви приходит Благодать
Из ничего, как сладкое огниво;
И отражает Огненная Нива
Нагое право – верить и страдать.
Страда небес – лишь легкая эстрада;
Страда земли – погибель и потоп;
Когда сам Бог нас провожает взглядом,
Весь урожай горит, как первый сноп…
* * *
Январь закончился; да здравствует Февраль!
Всегда во всем заложена примета;
Всегда на всё положена вуаль
На половину брошенного света.
Твой незамеченный и брошенный союз
Дворянской мины и плебейской жизни –
Как божий смысл и непомерный груз –
Вполне февральской переходной укоризны.
Укор – не анкер, якорь – не «encore»;
В твоём «ещё» – так много славянизма;
Познать – не веруя; как много значит схизма,
Когда идешь судьбе наперекор.
Всегда во всём – на поворотный круг,
Как паровоз, идешь без проволочки.
Пока па шпалам не съезжают строчки,
Гоня по рельсам твой сердечный стук…