Кипяток памяти

Инна Урсова
из пластикового зернохранилища
с надписью для сыпучих продуктов 
зерно всыпается в обливную кастрюлю
зерно обретает
возможность смысла
способность если не прорасти
то хотя бы понять зачем
всё это было -
корневая система рода
пуповина зелёного стебля
горячее солнце над грешневой головой
теперь-то понятно зачем
я всё это любила
зачем это было мной
в кипятке памяти
на конфорке синего пламени
и бесплотному духу невыносимо
зрячему и незрячему прошлое
ест глаза
грешневая душа чувствует
камень тела
распарило
разворотило
освободило -
на чужом языке сказать
-
тёмные стены храма как впалые щеки 
голос Андрея Критского делает их объемней
от верхнего к нижнему нёбу бьется -
от купола в деревянный пол -
долгий его канон
у стоящего на великом каноне
зёрна прикрытых глаз прорастают долу
прошлое как грибница опутывает пространство
тянет в пятидесятницу полупрозрачные нити
ищет куда- вверх или вниз - простереться 

многочадной лии хочется стать нерожавшей
неплодной на всё земное рахилью
вернуть последетский беспечный щебет
воздух молчит
знает что так не будет
знает что будет не так
прошлое проклевывается ростком
процветает и плодоносит в зрачке
похоть очес похоть плоти и гордость житейская
принесли в подоле
вавилонские сладкие зерна
вот они клюквой в сахаре сыплются 
как голоть на больное темя
повремени с мигренью
на дощатом полу лия стоит на коленях
отче Андрее где-то под ложечкой начинает плакать 

откуда начнём плакати эту жизнь
откуда начнём ногами её пинати
а потом утешать и гладить 
гладити утешати 
наша ты радость
милая гнилозубка жизнь
поживи еще 

анорексичная анемичная тоненькая рахиль
как плакучая ива склоняется над
дебелой плакучей лией 
кряжистой рыхлобедрой
сглодавшей себя за грехи от юности 
и 
целлюлит
-
вечером горькое послеслезие
лия не признающая сухоядения 
заедает распаренной гречкой
приправленной чесноком
на её своём чужом языке 
расцветает грешневый рай